Записки герцога Лозена

Свадьба Фанни уже совсем наладилась, как вдруг я был отозван к своему полку, который квартировал в то время в Вокулере, самом грустном местечке во всей Шампани, которая сама по себе является уже самой скучной страной в целом мире. Через несколько времени я получил письмо от Фанни, где она писала, что все уже решено и подписано и через месяц состоится ее свадьба в Хот-Фонтен. Я отправился в Нанси попросить у моего начальника де Стэнвиля несколько дней отпуска, чтобы отправиться на эту свадьбу. К сожалению, я опоздал на целые сутки и прибыл только на другой день свадьбы. Фанни показалась мне не совсем здоровой, но очень счастливой, и она очень обрадовалась моему приезду. Она должна была провести осень в Англии и взяла с меня слово, что я приеду туда навестить ее.

Марианна была очаровательна по отношению ко мне, и так как все думали, что мы уже совершенно равнодушны друг к другу, нас оставляли часто наедине.

Однажды, когда мы с ней катались верхом и далеко отстали от всех других, она мне сказала: «Лозен, теперь, когда сестра моя вышла замуж, пора нам подумать и о нас самих. Знаете ли вы, что я люблю вас больше, чем когда-либо, и мне кажется, я никогда не перестану вас любить».

Ради той, для которой ведутся эти записки, я не буду здесь распространяться о тех нежных и долгих речах, которыми мы с ней обменивались после этих слов, скажу только, что мы обещали писать друг другу всегда и очень часто и действительно сдержали свое обещание.

VIII. 1778–1779

Путешествие в Лондон. — Роман Жюльетты. — Лозен — дипломат. Проект завоевания Индии. — Экспедиция в Сенегал.

Леди Харлэнд вернулась в Англию, а я вернулся к своему полку. Я вел там самую спокойную, тихую жизнь, которая как нельзя больше соответствовала моему настроению. В четверти мили от Вокулера находилось имение графов де Салль, они в это время как раз приехали туда, и я отправился к ним с визитом, как этого требовала честь полка. Де-Гони, брат мадам де Салль, служил в моем полку капитаном. Меня встретили там очень хорошо. В честь нас дали несколько больших обедов, балов и празднеств. Мадам де Салль приехала затем к нам отдавать мне визит, верхом, в драгунском мундире, и этого было вполне достаточно, чтобы я почувствовал к ней навсегда отвращение. Но тем не менее дело, конечно, кончилось тем, что я сошелся с ней, хотя находил ее препротивной, некрасивой и невоспитанной. Я сейчас же раскаялся в этом и до сих пор не могу себе простить этого поступка. Эта связь стала мне так невыносима, что я стал приискивать средство избавиться от нее.

В это время приехал к нам де Стэнвиль сделать смотр моему полку, он остался им очень доволен и пригласил меня на большие маневры в Нанси; я, конечно, принял его предложение и встретился там с несколькими англичанками. Одна из них была миледи Броун, в нее был влюблен де Лианкур, герцог де ла-Рошфуко, который и старался делать вид, будто он уже обладает ею, затем еще другая мадам Броун, маленькая и хорошенькая, похожая очень на королеву, но лучше ее; за ней усиленно ухаживал де Стэнвиль, но, к несчастью, она не говорила ни слова по-французски, а он ни слова по-английски. Я был почти единственный человек, с которым она могла говорить в гарнизоне, это нас очень сблизило, и чтобы вызвать ее расположение к себе, де Стэнвиль не позволил мне почти отлучаться из Нэнси.

Я любил эту прелестную молодую женщину, но был настолько честен, что не говорил ей этого, так как знал, насколько опасно для нее иметь любовником француза. Она отгадала мои чувства и сказала мне об этом с такой откровенностью, что совершенно обезоружила меня; при этом она прибавила, что также любит меня.

Моя добродетель не выдержала дальнейшего искуса, и мы оба отдались нашей страсти, но при этом я был так осторожен в своем обращении с ней, что никто в мире не подозревал о нашей связи. К сожалению, мне не долго пришлось пользоваться своим счастьем: бедная маленькая женщина заболела лихорадкой и умерла от нее, оставив меня в глубоком горе.

Я вернулся в свой полк, а мадам де Салль, к счастью, уже больше не было в имении. Мадам Диллон уехала в Англию, причем чувствовала себя очень плохо, она часто писала мне. Марианна тоже писала мне с каждой почтой. У нее, вероятно, кроме этого не оставалось ничего в свете. Но в сентябре месяце в письмах ее стало проглядывать какое-то беспокойство и, наконец, она мне написала, что сестра ее находится в большой опасности, что врачи отчаиваются в ее жизни, и если я хочу ее застать еще в живых, то должен торопиться. Де-Стэнвиль дал мне отпуск и я тотчас же уехал в Лондон, куда и прибыл 1 октября.