С 1786 года в шведском дворянстве возникла довольно сильная оппозиция, усиленная еще воинственным настроением короля. Король не мог равнодушно видеть, что Россия владеет Лифляндией и частью Финляндии. В надежде найти случай, чтобы завоевать их обратно, он, по внушениям некоторых держав, составил союз с Портою. Взаимное обязательство состояло в том, что если одна из держав будет атакована Россиею, другая вступится, и обе не положат оружия, покуда не добьются удовлетворения. Мы видели, как он обманулся в своих надеждах, и трудно понять, как мог он не знать о настроении шведского дворянства и о происках, которыми возбуждали войско. Слишком доверчиво полагаясь на беззаботность своих неприятелей, он ожидал своего торжества и увлекся до такой степени, что произнес в государственном совете следующие грозные слова: «Если успех увенчает наше оружие, я между памятниками русской гордыни пощажу только один памятник Петру Великому, чтобы выставить и увековечить на нем имя Густава». Может быть, ему удалось бы хоть очень ненадолго, осуществить эти угрозы в Петербурге, который оставался без защиты. Но несколько потерянных им дней, нерешительная морская битва и возмущение его войска навсегда рассеяли мечты о вторжении и завоевании. В последствии мы увидим, что Густав, принужденный к оборонительному способу действия, в храбрости своей нашел средство поправить свое положение и с некоторою славою сойти с пути, столь опасного.
Между тем, как этот новый враг грозил русской императрице внезапным нападением, недеятельность южной армии истощала ее терпение. Осада Очакова еще не была даже начата, как следует. «Я полагаю, — писал мне князь де-Линь, — что мы начали осаду этой крепости, — по крайней мере, в воображений, потому что соорудили четыре плохие редута в расстоянии 700 туазов и ретраншаменты в расстоянии 900 туазов от городских стен. Неприятель не подумал стрелять на работавших, хотя они трудились светлою лунною ночью. Потемкин как будто заснул и, казалось, не думал ни воевать, ни защищаться. Через нисколько дней две тысячи турок неожиданно аттаковали эти ретраншаменты; бросившись на батарею, защищаемую Ангальтом, они уже готовы были разрушить их. Князь не посылал ни приказаний, ни подкреплений. Он все смеялся над неугомонною деятельностью принца Нассау, который отплатил ему по рыцарски: высадив свои войска и спасши Ангальта с его батареею, он сам привез Потемкину донесение Ангальта, который приписывал в нем спасение свое принцу Нассау. Вместе с тем принц иронически извинился, что осмелился вступить в сражение, не дождавшись приказания главнокомандующего».
В это же время австрийцы потерпели сильную неудачу. Император слишком широко растянул войска свои, турки прорвали их цепь и произвели большие опустошения в Баннате. Среди этих обстоятельств де-Линь писал императору следующее: «Я надеюсь, ваше величество, что сентябрь месяц поправит несчастие в Баннате и неуспех в Боснии. Можно ли было думать, что расстроенная Оттоманская империя может быть так опасна России? План турок был прекрасный. Если бы шведский король сделал свое нападение тремя неделями раньше или позднее, и если бы паша успел, как должно было ожидать, с флотом своим, покрывавшим лиман, разбить рыбачьи лодки и галеры, составлявшие флот наш во время романтической поездки по Борисфену, то король явился бы в Петербург, а паша в Херсон».
Наконец, счастие, которое, казалось, отвернулось от императрицы, снова ей улыбнулось: она получила известие о второй победе, одержанной Нассау-Зигеном в лимане. Так как большие корабли и фрегаты русские, по причине мелей, не могли догнать флотилию, то Поль-Джонс сам вызвался помочь Нассау своею отвагою, удерживая однако его кипучую решительность. «Мы идем на верную гибель, — говорил он ему; — с несколькими галерами и плоскодонными судами никто еще никогда не осмеливался нападать на сильную эскадру и корабли в 74 и 80 пушек это безумная отвага; вы будете уничтожены».
«Ошибаетесь, — отвечал Нассау, — эти громады без души, и артиллерия их неискусна; Турки не умеют целить и стреляют на воздух. Мы пойдем на них под огненным сводом, который нам немного повредит; мы их подожжем и истребим».
Его предсказание сбылось. Он взорвал шесть военных кораблей, захватил еще два и сжег почти весь флот. Капитан-паша спасся на шлюпке; четыре тысячи турок были захвачены в плен. Генерал Суворов береговыми батареями немало способствовал этой победе. Граф Рожер де-Дамас (de-Damas), командуя двенадцатью канонерскими лодками, за свое благоразумие и храбрость заслужил в этом деле справедливые похвалы. Нассау поручил ему отвезти Потемкину адмиральский флаг капитана-паши. Апраксина послали курьером к императрице.