Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

«Государыня, — отвечал я, — король, без сомнения, готов объясниться с вами обо всем. Совершенное согласие по моему мнению, нужно более, чем когда-либо. Неожиданные предложения, которые шведский король сделал Англии и Пруссии, удивили меня. Однако я с трудом верю, чтобы при тех дурных обстоятельствах, в которых он находится, он мог желать продолжения войны. Крайняя затруднительность его положения, быть может, заставила его обращаться ко всем с хлопотами о мире».

«Нет, — отвечала императрица, — он хочет смут, а не мира, потому что он ничего не предлагает, не говорит ни об удовлетворениях, ни о вознаграждениях. Обращаясь ко всем кабинетам, он между тем не перестает оскорблять меня обнародыванием манифеста, который нарочно издал задним числом, тогда как распространил его только в конце августа, именно в то время, когда изъявлял вашему двору свое расположение к миру».

Императрица не скрыла от меня новых происков, которые были пущены в ход, чтобы внушить ей недоверие к нам. Ей объявили, что кабинет наш делал предложения Англии с тем, чтобы согласиться с нею и защитить шведского короля от ударов России. Я объявил этот слух вымыслом, сочиненным в Лондоне и Берлине. В самом деле, нельзя было предположить, чтобы наше правительство обратилось к нашим естественным врагам для сопротивления петербургскому кабинету в то время, когда последний соглашался соединиться с нами против Англии, а англо-прусская сила новым союзным актом усиливала удар, нанесенный нам в Голландии, и постоянно выказывала намерение свое уничтожить наше влияние во всей Европе. Екатерина, в надежде получить по этому делу удовлетворительные объяснения, приказала отправить курьера к Симолину в Париж с повелением поспешить переговорами о четвертном союзе, удалить все препятствия и объявить королю, что она готова удовлетворить всем его требованиям.

Я писал Монморену и подстрекал его: «Нам грозит опасность, — говорил я, — или мы должны снова завоевать себе влияние в Мадриде, Вене, Стокгольме, Варшаве, Неаполе, Константинополе, Петербурге, Копенгагене и Голландии, или дождемся, что императорские дворы сблизятся с Англиею и Пруссиею, и Польша будет разделена. Если мы дойдем до разрыва с Англиею, то не будем иметь опоры против нее, и в Европе нас будут считать ни во что. Вот настоящее положение дела, разрушающее все доводы так называемых политиков, которые все еще воображают, что теперь времена Вестфальскаго мира, и забывают, что тогда Пруссия и Россия политически не существовали, Австрийский дом был общею грозою, и Франции, Швеции и Турции нужно было соединить свои силы, чтобы воспрепятствовать этой громадной державе раздавить все прочие. Нынче все переменилось: нам грозят замыслы Пруссии, Англии и Голландии. Вы хотите поставить оплот против них: что же вас останавливает, когда вам предлагают то, чего вы желаете? Может быть, Англия и Пруссия, рассчитывая на ваши затруднения по случаю внутренних смут, думают испугать вас и представляют войну неизбежным следствием союза четырех держав; они обманывают вас; они сами опасаются этого союза, потому что он их свяжет и сделает войну невозможную для них. Будем готовы сразиться, и мы сохраним мир».

Новый испанский министр Гальвез прибыл в Петербург. Его совершенно некстати приняли холодно, предполагая в нем пристрастие к Пруссии, которая искусно привлекла его миролюбивыми уверениями. Эта политика ввела в заблуждение и само испанское министерство, и король Карл III, далеко не разделяя наших опасений, до того доверялся уверениям Пруссии и Англии, что сказал, будто ему все равно, примет ли Россия его или их посредничество, лишь бы последовал общий мир.

В это время императрица понесла чувствительную потерю: скончался адмирал Грейг. Деятельный начальник, просвещенный администратор, искусный адмирал, воин храбрый и скромный, он сошел в могилу, уважаемый врагами и оплакиваемый знавшими его. Императрице встретились новые неприятности. Шведский король снова собрался с духом, будучи поддерживаем обещаниями Англии и Пруссии. Шведские и финские войска оказывали раскаяние в своем возмущении. В Польше усиливалось брожение умов: громко требовали выхода русских из польских областей, — а это затруднило бы отступление армии Румянцева в случае неудачи. Войска императора потерпели урон в Баннате. Все эти обстоятельства возбуждали в императрице желание мира скорого, честного, справедливого, и чтобы достигнуть его, она открыто признала посредничество Испании и наше. Таким образом, назло нашим соперникам и не смотря на бездействие нашего кабинета, случай мне помог, и я достиг в этом деле такого успеха, как только мог ожидать мой кабинет.