Записки графини Варвары Николаевны Головиной (1766–1819)

30 мая, мы устроили с их императорскими высочествами поездку в Петергоф; мы отправились очень рано и вернулись в Царское Село только поздно ночью. Погода была благоприятная, утро употребили на прогулку по садам, обедали, потом великая княгиня и я прогуливались по террасе Монплезира[125]. Это место было красиво и величественно, в нем есть отпечаток чего-то рыцарского; прекрасные водопады, высокие деревья, крытые аллеи и море представляют величественное и благородное зрелище. Я беседовала с великой княгиней, наш разговор прерывался прибоем волн, разбивавшихся о берег; опираясь, как и я, на балюстраду, она мне говорила от избытка сердца, я проникалась этим, слушала ее и делалась еще более чувствительной. Вдруг она увела меня в маленький дворец, примыкавший к террасе, и раскрыла мне всю свою душу. Эта минута была моим торжеством и предчувствием будущей нашей дружбы, доказательством ее доверия ко мне и причиной той клятвы в верности, которую я ей принесла в глубине моей души и которая является источником моей бесконечной привязанности к ней. Этот разговор придал нашей поездке особенную прелесть; мы вернулись к обществу и в 10 часов оставили Петергоф. Проезжая мимо дачи обер-шталмейстера Нарышкина[126], мы увидели его со всем семейством у входа в его сад. Остановились из вежливости, но обер-шталмейстер умолял их высочеств зайти к нему; многочисленное общество собралось у него, пять дочерей хозяина хлопотали, жеманились: это был настоящий балаган. Этот дом отличался разнообразным обществом, посещавшим его ежедневно. Нарышкин был доволен только тогда, когда его гостиная была наполнена всяким сбродом: заслуги и качества личностей были ему безразличны.

Эта прогулка 30-го мая — одно из самых дорогих моих воспоминаний. Есть минуты в жизни, когда, кажется, решается судьба; это — светлая точка, ничем неизгладимая; тысяча вещей следует за ней, не уничтожая ее значения; года, горести, проблески счастья, кажется, связаны с этим центром, владеющим нашим сердцем.

Наш флот отправлялся в Англию. Императрица предложила их императорским высочествам отправиться в Кронштадт, чтобы его увидеть. Великий князь был доволен этим разрешением, великая княгиня также, но с условием, чтобы я и ехала с ними. Графиня Шувалова была в городе у своей дочери, для которой наступило время родов. Когда эта маленькая поездка была решена, граф Салтыков пришел накануне с утра, чтобы заявить, что я не должна ехать, потому что это особенно не нравится великой княгине — матери. Я догадалась об этой новой интриге еще ранее, когда мне о ней сказали. Великий князь мне ничего не говорил о поездке, но великая княгиня ни на одну минуту не переставала высказывать желание взять меня с собой, прибавляя милостиво, что она не сможет ничем наслаждаться, если я не буду с ней. После обеда я стояла у окна комнаты моего дяди, когда увидела подходившего великого князя. «Я вас искал по всему саду», — сказал он — «я хотел вас видеть». «Ваше высочество очень добры, еще недавно я имела честь вас видеть; эта поспешность, признаюсь, мне немного подозрительна. Боюсь, не следствие ли она посещения Салтыкова». Великий князь покраснел и сказал: «Что за выдумки, толстуха (он меня звал так тогда), мне хотелось вас видеть». — «Сегодня вечером, ваше высочество, я не знаю почему, но у меня есть предчувствие, что что-то случится».