Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического

Отрядом книг уставил полку

Читал, читал, а все бестолку:
Там скука, там какой-то бред,
В том ясности, в том смысла нет

Satur venter non studet libenter[48]

Пока шел семестр, все было более-менее нормально. Началась зачетная неделя, и стало жарко. Хорошо, что начерталка была зачетом – там тоже требовались чертежи, но можно было сделать пару заходов, как и на черчении – там уже требовалось качество чертежей повыше, и без посторонней помощи я не обошелся.

Вылеты из института начались уже на зачетной неделе. Володя (Боб) Синельников черчения, как и я, не любил. Он договорился с одним из сокурсников, что сделает ему начерталку, а тот ему – чертежи. Боб свое задание выполнил, а приятель – нет. И Володю не допустили до сессии, экзаменов он не сдал, а в дополнительную сессию ему сдавать не разрешили, исключили из института и выписали из общежития. Год он прятался от комендантши по разным комнатам общежития и у друзей-ленинградцев, уезжал домой в Мариуполь – грозил немедленный призыв на три года в армию. Через год его заставили сдавать экзамены снова на первый курс, но потом все-таки оформили академический отпуск. Учился он на курсе двумя годами младше нас, там чувствовал себя уверенно.

В одну из следующих зимних сессий (1961 года) Володя меня здорово выручил. В Ленинград с командой девочек приехала из Киева на соревнования по плаванию сестра Таня, которой тогда было тринадцать лет. Времени, чтобы показать ей Ленинград и водить по музеям у меня катастрофически не хватало, и я попросил Володю заменить меня. Он с удовольствием согласился. Билеты тогда стоили недорого, помню, что 50-ти рублей (старыми; уже были новые деньги, но пока принимали старые), хватило и на Эрмитаж, и на мороженое и на транспорт. Таня и, как ни странно, Володя, помнят эту экскурсию по музею до сих пор.

Первым ударом по физмеховцам во время сессии был экзамен по истории КПСС. Нужно было заучивать и рассказывать тексты, в содержание которых уже мало кто верил, включая преподавателей, причем именно в том порядке и так, как считал нужным преподаватель – доцент Потехин. Так как все-таки хотелось как-то осмыслить прочитанное, конфликты возникали постоянно. Но Потехин был безжалостен. Не нравились ему и отличники – если в зачетке были все пятерки, то он считал своим долгом «макнуть» такого и особенно такую.

С нами учились корейцы[49] – в группе экспериментальной ядерной физики. Они очень хотели научиться делать атомную бомбу (в 1956 году было подписано соглашение между КНДР и СССР о подготовке специалистов-ядерщиков), но их этому на физмехе не учили. Один из наших сокурсников, по виду нашего возраста, оказался одним из героев Корейской войны. На экзамен по истории КПСС он пришел в парадном костюме, с орденскими планками. Вышел он с экзамена со слезами на глазах. «Я историю КПСС учил еще на войне, я ранен был, защищая идеалы коммунизма, а он…тройку… По любому другому предмету больше мог и не заслужить, но здесь обидно – я ведь все это нутром чувствую и знаю!».

Однажды Потехина прилюдно «уела» Таня Богданова – высокая, несколько аристократического вида девушка из нашей группы – как раз таких Потехин любил «сажать». Все должны были зубрить повестку дня и программу очередного XXI съезда КПСС. Таня пошла отвечать одной из первых и уверенно перечислила пять пунктов повестки дня.

– Неправильно – обрадовался Потехин. – «?!»

– Да, все пункты назвали, но не в том порядке.

– А Вы по какому источнику определяли порядок? – спросила Таня.

– по газете «Правда» – возмутился Потехин.

– А я по материалам делегата съезда, – и, после паузы добавила – «Богданова».

– И он…?

– А он мой дядя.

Потехин поперхнулся, больше ничего не спрашивал (она почти ничего больше и не знала) и отпустил с пятеркой.

Над нашей группой в этот раз он не издевался. Кажется, это было Таниной импровизацией: Богданов действительно числился делегатом, но он ее дядей не был. Жаль, что Таня бросила институт довольно рано и вроде бы не из-за академической задолженности, а из-за сложной любовной истории.

Она тяжело переживала любовную драму, возникшую между ней и взрослым женатым мужчиной, владевшим эзотерической техникой.

Экзамена по химии не помню. Может быть, он был сразу за весь курс весной.

Физика прошла, как «прошли Азорские острова».

Самые сложные отношения на экзаменах у меня сложились с математикой.

Ландау считал, что математику физикам нужно читать по другому – они должны пользоваться ею как инструментом и знать «технологию» его использования, а вовсе не историю создания инструмента. (В изложении физики давно (еще с 1916 года) отказались от исторического подхода и в этой революции вождями были Иоффе, Френкель, Рождественский и другие).

Свой учебник по математике (правда не для физиков) написал и Я.Б. Зельдович.