Записки ящикового еврея. Книга вторая: Ленинград. Физмех политехнического

В БСЭ^К103 была послана телеграмма от имени Теоретичесого Кабинета Физтеха четверкой и двумя аспирантами: «Прочитав Ваше изложение в 65-м томе, с энтузиазмом приступаем изучению эфира. С нетерпением ждем статей теплороде и флогистоне». На фототелеграмме изображен мусорный ящик, из которого рядом с пустыми консервными банками и старой метлой торчит бутылка с надписью «теплород», а рядом – ночной горшок с надписью «Эфир».

Гессен^К104 (скорее, зав. естественнонаучным отделом БСЭ Максимов ^К104) не оставили эту телеграмму без ответа и в Физтехе состоялось собрание с оргвыводами – Бронштейн и Ландау на некоторое время были отстранены (с 29.01.32) от преподавания на физмехе.

Иоффе не более других физтеховцев «симпатизировал» эфиру, но он гораздо лучше других понимал, какую важную роль играл Гессен в защите новейшей физики от «сына памятника» (А.К. Тимирязева), Кольмана^К104, Максимова и иже с ними.

Еще из одного письма Нины Жене Канегиссер: «На одном диаматическом заседании, где Яша подчеркивал свой материализм, его упрекнули в идеологии его «учеников». Он сказал: «Можете взять себе этих учеников. Они, змееныши, и сами меня клюют» [Гор. Фр. 90]. Среди этих «змеенышей» сам Френкель явно выделял Бронштейна. В 1930 г. он писал: «Мне везет на ассистентов. Аббата я считаю самым талантливым». Но в 1931 году триумвират и его достал и он («Добрый», см. ниже) стал называть их «Хамов, Хам и Хамелеон». «Правда – здорово?» спрашивает Нина Женю.

Клички, обычные для тех физтеховских времен, легко расшифровывались. Незадолго до этого Демьян Бедный поместил в «Правде» стишок о работе Гамова, сделанной им в Геттингене, предваряемый цитатой, что молодой советский ученый разрешил проблему атомного ядра.

СССР зовут страной убийц и хамов.
Недаром. Вот пример: советский парень Гамов.

Стихотворение написано от лица буржуя, за исключением последних строк:

Подкоп иль не подкоп, а правду говоря,
В науке пахнет тож кануном Октября.

В Физтехе потешались и над поэтом и над «советским парнем», который как раз Советы не переносил, в отличие от остальных «джазменов». Так что первая рифма стиха и дала первое прозвище.

Второе предназначалась тому, в чьи достоинства не только деликатность, но и уважение к коллегам, особенно старшим, не входили – Ландау.

Третье прозвище получил Бронштейн, которому при всей критичности не было свойственно обижать человека только потому, что тот отличался от него самого. Он не был склонен к оценкам по-детски однозначным и, по мнению Ландау, чрезвычайно терпим к инакомыслию. Бронштейну был чужд научный стиль Френкеля, у которого обильно рождающиеся идеи и образы не сразу и не всегда находили точное математизированное воплощение.

Для Френкеля был характерен модельный подход к проблемам. Часто он удовлетворялся полуколичественным решением (с точностью до коэффициента /2[40]). Объяснив, таким образом, занимавший его эффект, он терял к нему интерес.

Бронштейну было ближе мышление Ландау, но в отличие от него, он не считал, что право на существование имеет только один стиль. Личное его отношение к Френкелю не страдало от различия их стилей в физике.

Ландау и, впоследствии, его ученики относились к Френкелю как физику и его работам пренебрежительно и виновны во многих его неприятностях. (См. поздние сожаления Мигдала).

Яков Ильич Френкель был смелым и принципиальным человеком. В декабре 1931 г. в Ленинграде состоялась 8-я Всесоюзная конференция по физико-химии. Беспартийного Френкеля вызвали для объяснений на собрание членов ВКП(б), участников этой конференции (а их тогда было очень мало) по поводу его «неправильного» методологического подхода в сделанном им научном докладе на пленарном заседании конференции. Вот фразы Френкеля, записанные участниками разбирательства: «Диалектический метод не имеет права претендовать на руководящую роль в науке. В нашей политике допускается чрезвычайно вредный перегиб навязывания молодежи взглядов диалектического материализма. …Ни Ленин, ни Энгельс не являются авторитетами для физиков, книга Ленина[41] сводится к утверждению азбучных истин, из-за которых не стоит ломать копий. Ваша философия реакционна. Не может быть пролетарской математики, пролетарской физики и т. д. Вы ставите знак равенства между антидиалектическим мнением и антисоветским настроением. Я предан советской власти, но не признаю диамата и не считаю для себя нужным плыть по течению или говорить одно, а думать другое, как некоторые» [Сон94].