Записки из арабской тюрьмы

У меня складывалось такое ощущение, что попал не к арабам, а к папуасам, которые белого человека в глаза не видели. Каждый норовил меня потрогать, пощупать — уж не оптический ли обман зрения, только на зуб не попробовали. Все улыбались, чего-то говорили, похлопывали по плечу, предлагали сигарет.

Наконец, минут через 20 старший полицай выдворил всех за пределы комнаты и повел меня в коридор, ведущий в бездну. С соседних камер к решеткам прильнули десятки арестантов, те уже прослышали, что я русский, и пытались заговорить. Оказалось и среди них имелись полиглоты — звучала французская, английская, немецкая, итальянская речь. По-моему, кто-то еще и на греческом пытался объясниться со мной. Но я мотал головой и по-русски отвечал, что не понимаю их, и требовал представителя российского консульства. Но они лишь посмеивались и цокали языками. Наконец самый веселый надзиратель взял меня за плечо, подвел к первой свободной камере, открыл дверь и толкнул в «пропасть».

Глава 6

Спал ли — не знаю, только все события последних дней вихрем пронеслись в голове, как в ускоренном кинофильме. Пришел в себя от того, что почувствовал, как кто-то не очень большой проворно взобрался мне на грудь. Открыл глаза — КРЫСА! Огромная черная крыса села на грудь и нагло уставилась на меня. Одним рывком сбросил эту тварь, она шустро кинулась к унитазу и юркнула прямо в… очко, под воду. Я подбежал к ватерклозету и замер возле него с зажатым в руках тапочком. Простоял минут десять, но животное не подавало признаков жизни. Неужто утонула? Подождал еще минут пять и вернулся на лежак.

Не знаю, сколько прошло времени, в Тунисе летом ночь наступает рано, и в восемь часов уже темно. В камере полумрак. Прошло с полчаса, из недр туалетных послышались какие-то чавкающие звуки, и через мгновенье одна за другой на свет вылезли три здоровенные мокрые черные твари. Сели в ряд и уставились на меня своими глазами-бусинками. Я заорал, подпрыгнул и с тапочком наперевес кинулся на них. Гадкие животные молниеносно, с хлюпаньем ретировались в черное чрево. Господи, да что тут у них за водоплавающие крысы, прям амфибии какие-то!

Ha мой крик прибежал надзиратель, я на пальцах объяснил ему, что видел крыс и что они бегают по камере, по мне. Дубак рассмеялся, сказал: «Фаар, хаиб!» — и ушел. Много позже выяснил, что «фаар» по-тунисски — «крыса», а «хаиб» — «плохо». Успокоил!

До утра не сомкнул глаз — караулил этих «фаар». Почувствовав, что я им ничего не смогу сделать, они снова вылезли из своего убежища и просочились под дверью в коридор. Всю ночь эти черные бестии шныряли из коридора в камеру и обратно, но ко мне больше не приближались — видели, что не сплю.

Около полуночи с шумом и грохотом привезли новую партию задержанных. Через открытую дверь в дежурке с моей стороны было хорошо видно, что там происходит. Так же как и несколько часов назад меня, вновь прибывших парней заставили вывернуть карманы, снять шнурки, ремни, кепки. Содержимое карманов переписали и убрали в специальные ячейки в знакомый мне шкаф под ключ. Их было много, человек десять. Видно, что находились они под кайфом, так как стали пререкаться с полицейскими. Тем это не понравилось, и они, взяв белые пластиковые палки, стали их избивать, причем всех подряд, без разбору. Досталось и тем, кто просто стоял в стороне и молчал, не вступая с ними в дебаты. Веселье мигом улетучилось. Надзиратели били основательно, со знанием дела. Двумя-тремя ударами не ограничились, а лупцевали минут двадцать, пока не устали. На избитых пацанов было страшно смотреть, их лица распухли, а тела покрылись многочисленными кровоподтеками. Уж не знаю, что там они натворили, но самому старшему, наверно, еще не было и 20.

Много позже узнал, что тунисским силовикам официально разрешено избивать и пытать задержанных и осужденных. А в тюрьме довелось повидать и настоящую пыточную камеру с набором спецприспособлений.

Камеры в КПЗ были переполнены под завязку. Я сквозь решетку краем глаза засек, как новеньких пинками утрамбовали в переполненные камеры. Ко мне никого не подсадили, как-никак иностранец. Спички и зажигалки в камерах запрещены, а как ни странно — сигареты можно. То тут, то там слышались истошные голоса:

— Асисяй, асисяй (начальник, начальник)!!!

Вот так поорут минут 15–20, затем дежурный дубак выйдет из дежурки, подойдет с зажигалкой и сквозь решетку даст прикурить одному, а после от его сигареты остальные подкуривают. Подошел ко мне, предложил закурить. Я объяснил, что не страдаю пагубной привычкой, он весьма удивился. Что-то пытался мне сказать, но, поняв, что бесполезно — сказывался языковой барьер — ушел.

Крики «асисяй!» продолжались до утра с интервалами в полчаса, ни о каком сне не могло быть и речи.