Записки из Города Призраков

– Карусель выглядит о-о-чень грязной. Ты мыла ее на прошлой неделе? – Джордж скрещивает руки на животе, глядя на меня сверху вниз. Молочно-серые капли пота блестят на крысино-серой коже. Впечатление такое, будто морщины на лице забиты грязью. – Ты знаешь, Оливия, что среди прочего должна мыть карусель. Каждую неделю. Почему бы тебе не заняться этим прямо сейчас? По-моему, отличное время для того, чтобы…

– …помыть карусель. Да, сэр. Будет исполнено, сэр. Одна нога здесь – другая там, Джордж, – прерываю я его. Пытаюсь подняться со скамьи, радостно улыбаюсь, избегаю ответа на предпоследний вопрос, потому что я не мыла карусель на прошлой неделе.

Я спешу к сарайчику на другой стороне парка, прежде чем он успевает уличить меня в нарушении еще какого-нибудь пункта глупого регламента, утвержденного департаментом парков и развлекательных заведений.

– Я вернусь, чтобы проверить, как ты справилась! – кричит Джордж мне вслед.

Я раскатываю шланг от сарая до карусели. Сначала окатываю водой поворотный круг, сбоку и сверху, потом перехожу к каждой подвешенной на консоли лошадке. Неспешно окатываю каждую часть. Серые капли грязи катятся на землю с морд лошадок, их грив, спин. После помывки они выглядят такими же грязными, как и прежде, но чуть другого оттенка. Отличная работа.

Мытье карусели состоит из двух частей. Первая – обдать все струей. Вторая, куда более скучная, – стереть грязь с каждой головы и гривы. Я представить себе не могу, почему карусель становится такой грязной. За неделю на ней катается от силы человек сорок. Наверное, ночью ее используют для своих игр грязные гномы, только для того, чтобы досадить мне.

Я выключаю воду, сворачиваю шланг, возвращаюсь в сарай. Нахожу ведро, выдавливаю в него жидкого мыла, ставлю под кран, открываю воду. Пока ведро медленно наполняется, я думаю о Райне. Будь она здесь, мы бы вдоволь посмеялись над похожим на гончую Джорджем, над нелепыми заданиями, которые мы должны выполнять, работая у него за жалкие гроши.

Я вздыхаю, постукиваю по ведру ногой, чтобы пузырьки мыла распределились равномерно. Не следовало мне так злиться на нее в автомобиле. Она мне помогла, а я показала себя отпетой сукой. И теперь она наверняка думает, что мне нужна помощь мозгоправа. А кто не так думает?

Ведро наполнено, и я тащу его к карусели. Ставлю у платформы, мочу губку, опустив руку по локоть в воду.

Работа эта медленная и невыносимо скучная. Я двигаюсь по кругу, стремясь смыть грязь с каждой раскрашенной лошадиной морды и гривы с максимальной эффективностью и с минимумом усилий.

Именно тогда я замечаю сложенный листок бумаги, прилепленный скотчем к темно-серому уху единственного карусельного единорога.

С губкой в руке, с льющейся по предплечью водой, я оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто не наблюдает за мной, и только потом отлепляю листок от уха единорога и разворачиваю его.

Какая мать такая и дочь.

* * *

Я злобно смотрю на него, словно могу испепелить его взглядом.

Никаких знаков препинания: глупо, но это первое, что пришло мне в голову.

Крики приближающихся подростков вывели меня из транса и побудили к действию. Я сминаю листок, бросаю губку в ведро, марширую к ближайшей урне, рву ужасный листок бумаги в мельчайшие клочки. Оглядываюсь: вновь чувствую на себе эти глаза. Невидимые глаза, связанные только с воздухом и пространством. Более ни с чем.

До конца моей смены еще три часа, и Джордж обязательно придет, чтобы проверить, как я работаю. Но мне все равно. Я запираю карусель, поднимаю с травы велосипед и качу к маленькому гриль-бару на Уиннвуд, где Райна по вторникам, средам и четвергам работает кассиром до половины восьмого вечера.

Четыре дня. Мало времени. Совсем мало.

Истина мне уже открыта: я не смогу сделать этого без нее. Мне нужно припасть к ее плечу и выплакаться. Мне нужно, чтобы она это позволила. Мне нужно позволить себе это сделать.

Но приехав, я вижу за кассовым аппаратом тощую блондинку, которая лениво перелистывает «Ю-Эс уикли». Не Райну. Я изо всех сил пытаюсь не разреветься перед девушкой, которую даже не знаю: отсутствие Райны только усиливает желание выплакаться. Я закатываю велосипед под арку у двери и заглядываю в гриль-бар.

– Эй! – Девушка быстро захлопывает еженедельник, оглядывает меня, но потом решает, что возмущаться нет смысла: все равно никто в гриль-бар не ломится. – Чего-нибудь надо?

Запах жареных куриц валит с ног.

– Вы не знаете, где Райна?

– А. Э… – Девушка пытается вспомнить. – Она на какой-то церемонии.

Тут вспоминаю и я.

– На кладбище?

Девушка кивает.

– Да, что-то связанное с умершим другом.

Я чувствую, как у меня холодеет все тело. Кладбище. Памятник. Сегодня.