Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914–1920 гг. Книга 1.

Свою просьбу о записке по еврейскому вопросу Арцимович оговорил тем, что справка о русских законах касательно евреев вещь спешная, между тем как в aide-memoire не столько важна спешность его составления, сколько полнота материала. На это я сразу же сказал, что сомневаюсь, чтобы в нашем ведомстве можно было найти сколько-нибудь значительный материал, и при этом убедительный для американцев. Арцимович ответил: «Тем лучше. Чем меньше сделано, тем больше мотивов делать», и тут же добавил, что только в случае провала всего дела в Совете министров эта записка будет послана, чтобы как-нибудь сгладить отрицательное впечатление в Америке, и что, конечно, весь бой по еврейскому вопросу будет вестись в Совете министров. Тогда я попросил Арцимовича разрешить мне пока только собирать материал для записки, так как, по-видимому, в нашем ведомстве ещё не знали, что писать. Я знал, что Арцимович любил всякого рода докладные записки. С другой стороны, мне было очевидно, что ни Арцимович, ни Сазонов ещё сами не знают, какой ответ они дадут американцам. На этом и решили.

Я действительно на другой же день передал справку о русских законах по еврейскому вопросу и вечером того же дня увидел её в руках у Сазонова, который мне сказал, чтобы завтра при докладе в Совете министров я дал ему ещё один экземпляр для Кривошеина, который тоже этим вопросом интересуется. После заседания в Совете министров Сазонов попросил у меня ещё два экземпляра этой справки — для Горемыкина и Барка. Тогда я спросил, не лучше ли размножить на ротаторе, но Сазонов возразил, сказав, что канцелярия Совета министров через два дня вместе с историческим очерком развития русского законодательства по еврейскому вопросу напечатает эту справку в приложении. Таким образом, еврейский вопрос вступил в полосу обсуждения в Совете министров. Вместе с этим Сазонов просил меня, как только я получу эту записку из канцелярии Совета министров, тщательно проверить её с точки зрения правильности освещения вопроса. «Я Горемыкину и его канцелярии не верю», — сказал Сазонов.

Действительно, не через два, а через четыре дня пришла из канцелярии Совета министров отпечатанная обычным образом записка по еврейскому вопросу, не помеченная в ведомости дел, — это был, так сказать, подготовительный материал, который мог послужить основанием для суждений Совета министров, но не обязывал к принятию каких-либо решений, подлежащих внесению в протокол. По своему содержанию эта довольно обширная и внешне гладко изложенная записка заключала сжатый исторический обзор русского законодательства по еврейскому вопросу, в виде приложения фигурировала моя справка о действующих законах, без всяких изменений или дополнений. Умелой, но бессовестной рукой были подобраны факты, показывавшие, как всякое ослабление законодательных ограничений вызывало подъём революционного брожения в России. Здесь не было, конечно, лубочных черносотенных стереотипных указаний на «жидомасонство» и т.п., но было нечто худшее — сознательное искажение всей фактической стороны дела, вплоть до явных передержек и хронологических ошибок.

По прочтении этой записки мне стало совершенно ясно, что Горемыкин ни в коем случае не на стороне Сазонова, а зная горемыкинскую манеру безошибочно угадывать то решение вопроса, которое в конечном счёте одержит верх, можно было утверждать, что только чудо могло дать Сазонову шансы на успех. Отметив главные погрешности против фактической стороны дела, я сейчас же с этой запиской и очередными делами Совета министров отправился к Сазонову. Мне пришлось подождать, так как у него сидели в это время Палеолог и Бьюкенен. Когда они ушли, я прошёл к Сазонову. Там же был Нератов, присутствовавший на этот раз при совещании Сазонова с послами, хотя он это обычно не делал, — его, очевидно, Сазонов вызвал специально. Когда я показал Сазонову записку, тот в большом возбуждении сказал: «Я узнаю об этой записке последний, Палеолог и Бьюкенен уже знают о ней раньше меня. Канцелярия Совета министров — дырявое сито, у нас не может быть тайн от иностранцев, пока Горемыкин у власти». Затем он быстро прочёл всю записку и, ни слова не говоря, передал Нератову. Тот читал её медленно и со свойственной ему внимательностью. Наконец они переглянулись, и Сазонов, обратясь к Нератову, спросил: «Что ты об этом памфлете думаешь?» Тот с улыбкой сказал: «Очередной горемыкинский подвох».