Записки из клизменной

Увидев трость, я забеспокоился. Диагноза как не было, так и нет. Тут-то я и вспомнил, что у нас как раз на такие случаи есть профессор, позвал его.

Тот сел напротив тетки, потер руки, выслушал мой озабоченный отчет и приступил к допросу. Пока она отвечала, лицо его делалось все более недовольным.

Тетка покорно, без лишних эмоций, вела бесконечное повествование обо всем на свете.

Профессор нетерпеливо заерзал и стал ее грубо осматривать. Я наблюдал и дивился резкости его движений. Не сказав ни слова, он вышел из палаты, мы пошли в кабинет. Я спросил, нет ли у тетки рассеянного склероза – поганая такая болезнь, безнадежная.

– Что? – презрительно протянул профессор. – Неее-ееет…. Посмотрите, как у нее все медленно развивается… даже после этих дураков-хирургов хуже не стало… и все как бы ей ничего, все ладно… слабеет нога – ну, слабеет… полежала в больнице, выписалась…

Профессор помолчал, думая о чем-то своем.

– Палка подвернулась кстати – она и подхватила, пошла! – сказал он с неожиданной ненавистью.

Махнул рукой, поставил наследственную болезнь Шарко-Мари – диагноз из тех, что только профессор имеет право ставить, и с омерзением на лице ушел. Не оглядываясь и не прощаясь.

Я так и не знаю, что это было. Не с теткой, черт с ней, с теткой – с профессором.

Циркуляр Мойдодыра

Когда разразилась атипичная пневмония, я уже давно расстался с больницей. Озаботившись ее настойчивым шествием, я позвонил бывшим коллегам. Какие, дескать, принимаются меры.

Первым ответом было удивленное:

– Никаких.

Я не поверил, и те сознались: меры все-таки приняты.

По отделениям распространили приказ-инструкцию: «Как Мыть Руки».

1. Открыть кран.

2. Правая рука моет левую, а левая – правую, другие варианты не допускаются.

3. Нужно много обмылков, чтобы они были разовыми.

И что-то еще, уже лишнее. Я успокоился.

Циркуляр Диониса

Я где-то или у кого-то прочел, что на Тайване уже выставили в общественные туалеты бутыли со спиртом, для обработки рук. Боятся, несчастные, этой ужасной новой болезни.

А ничего другого и не нужно. У нас, если спирт в общественном туалете заканчивается, его даже с собой приносят.

В нашей больнице как было?

Привезли однажды дифтерию, на ночь глядя. Ну, пошел звон. Вернее, старческий скрип: с приемным покоем немедленно связалась Мария Батьковна, которая работала местным эпидемиологом лет уже пятьдесят. Была она маленькая, беленькая, любила проводить занятия по холере, всюду ходила.

И вот она позвонила и прочитала подробную инструкцию: что делать и как обрабатываться после приема дифтерии.

– Щас, – сказал приемный покой.

И слили спирт.

– Начнем, пожалуй?

Мужские руки

Не знаю, с какого-такого женского счастья, но мне вдруг вспомнилось одно восьмое марта – история про мужские руки. Не ко времени, да и случай довольно бесхитростный, ну и ладно.

В последнюю больничную весну мне взбрела в голову дурная идея, которая состояла в совокупном гастрономическом поздравлении женского коллектива. На меня уже посматривали косо, так как годы общения с друзьями – урологом и физкультурником – не прошли даром, и я все глубже завинчивался в хмельной водоворот. Поэтому я прислушался к царившей в голове пустоте и пообещал доставить к столу мясное блюдо собственного приготовления, на всех.

– Мужскими руками, мужскими руками, – восторженно перешептывался средний медицинский персонал.

Мне выделили деньги из банно-прачечного ресурса. Я, конечно, не упустил попользоваться и накануне праздника отпросился с самого утра: готовить. Меня подозрительно благословили и отпустили. Я купил сырье, водочки, поехал домой. Возле Старой Деревни, на выходе из маршрутки, был ненадолго остановлен милицией.

А дома, неоднократно ужаленный змием, я обнаружил, что сырья набралось слишком много, а я уже в полудреме. Поэтому я мучительно покрошил все на сковороду, не очень пожарил, высыпал в трехлитровую банку и залил всякой всячиной: уксусом, кетчупом, горчицей; настриг туда травки разной, добавил черных горошков, какие нашел. Банка получилась вроде той, в которую Митьки закатывали зельц с маргарином, чтобы кормиться в течение месяца.

Утром все это было зеленоватого, глинистого цвета. Стерпится – слюбится! Принес я банку, персонал все это вывалил на тарелки, ковыряется с любопытством, не без гадливости. Но восхищение моим подвигом взяло верх. Опять зашептали, толкая друг дружку слоеными локтями: мужские руки! главное, что мужские руки!

А мужские руки с бодуна тряслись так, что рюмку расплескали.

Один и без оружия

Работая в больнице, я не только пакостничал, но и проявлял принципиальный героизм. Я, можно сказать, под самые пули шел.

Однажды в приемный покой забрела одна особа, о которой не могу сказать решительно ничего определенного – разве что физиономия у нее была сильно побитая, а так не запомнилась.