Записки из клизменной

– Уж… больно… с удовольствием… это… написано!.. Вот я скажу: женщина, которая сверлила мне зубы, была профессионалом высшего класса. Ей нравилось то, что она делала. Она смотрела мне не в рот… а в глаза…

Внезапно он вскинул палец и сам весь вскинулся, ткнул пальцем в мою жену:

– Одно лицо!

Золотые Слова

Знаете, какие самые любимые слова у доктора?

«Не открыли дверь».

Привозят тебя на вызов, ты поднимаешься пешком на восьмой этаж, звонишь, а там пусто, или полно, но неподвижно. И ты, высунув язык, выдираешь из карточки заказчика страницу с самым мясом, крупно выводишь: «Приходил доктор. Число. Час. Минута. Секунда. Подпись. Еще лучше – печать». И – в дверную щель.

Потом, конечно: «Ай, ой, да мы, да это просто…» Никаких ой.

Помню, как я впервые испытал это наслаждение, незнакомое новичку.

Поначалу, в поликлинике-то петергофской, выходило все иначе. Приезжаю, а дверь – распахнута. Бутылочные россыпи, труп уже увезли. Негде и нечего писать. А родственник трупа мутно поднимается с дивана и обращается ко мне, не понимая, кто это я:

– Эй! Стой! Что ж теперь делать? Что ж теперь делать-то, а?

Чувствуя, что душа моя сейчас даст слабину и треснет, я начал пятиться и вышел.

А в самый первый свой автомобильный выезд я отправился в цветущую деревеньку Тимяшкино, оазис среди кирпичных блоков современного Петергофа. Домик, палисадничек, калиточка. Шофер ждет, мотор рокочет. Я – в калиточку, к двери, стучусь: «Эй, Эй!»

Тишина. Дверь заперта. Заглядываю в окно – вроде там кто-то лежит неподвижный типа бабули, на лежаке. Очень смутно видная бабуля, темно. А может, и не бабуля. Может быть, какая-то продолговатая вещь. Или дедуля.

Я долго прыгал под окнами, тряс карточкой, орал! Без толку. Вокруг бушевала зелень, безумствовали цветы, бубнили шмели.

– Да поехали, – сказал шофер.

Приехали в поликлинику.

– Там, видать, кто-то помер, – говорю я регистраторше. Та, в предпоследней стадии слоновой болезни, отзывается:

– Так и пишите терапевту в журнал: не открыли дверь.

И чернила сверкнули золотом.

Житница сердоболия

Меня все больше раздражает термин «помогающие профессии». Кто в них числится?

Дворник, например, числится? Водитель автобуса? Ассенизатор? Сотрудник вытрезвителя? Прозектор?

Конечно, самая помогающая профессия – дохтурская, потому что дальше, случается, и помогать не надо! Уже все прошло!

Вот образчик оперативного, грамотного, адресного помогания: сидит один доктор на телефоне доверия. Этого доктора уже все знают, ему все придурки звонят. Вообще говоря, на этой работе выдерживают немногие. Обращаются к иным видам помощи – денег одолжить или подушкой накрыть. А этот доктор и не думает уходить.

Звонок.

– Мария Васильевна, ну что вы, родная моя, вам опять плохо? Ах, телевизор сломался? Ну, это трагедия. Давайте я вас в сумасшедший дом упрячу, пенсию за три месяца подкопите, телевизор почините.

– Нет, не надо!

– А как же вас еще развлечь?

Москва – Кассиопея

Был фильм с таким названием, но детский и застойный, там правду не показывали.

Краткая история болезни: человек живет в большой коммуналке. Бегает без штанов, а с наступлением эрекции забегает в первую попавшуюся открытую комнату, дрочит, эякулирует в телевизор, в самое интересное, после чего на этот телевизор ставит антенну и убегает.

Так что, куда ни кинь, а все ему клин, вышла ему дальняя дорога в казенный дом. Сдали его на лечение.

Он объясняет:

– Я общаюсь и осеменяю космос через антенны.

Провел на принудительном лечении 2 года. И начал выписываться. Весь такой вроде бы ничего, с элементами самокритики. Доктор перед выпиской искренне интересуется:

– Ну, вы больше не будете такого делать?

Мстительная пауза.

– Такого не буду. Надо искать другие пути общения с Космосом.

Выскочка

Рассказ писателя Клубкова про приемный покой.

Крики из конца в конец:

– Иваныч! Психиатрам нужен тонометр!

– Да где же я тебе возьму тонометр?

– А ты у терапевтов спроси, у них есть!

– Откужа у терапевтов тонометр?

– Я точно знаю, у Петровича есть!

– У него что, личный? Ну, дают!

Деинституционализация

Под этим официальным названием разумеется все дальнейшее.

Вот кладут бабулю в сумасшедший дом, а она пишет бумагу-отказ. И – не положить! Прав таких нет! Без бредового согласия! Эта гебистская практика сажать и освобождать диссидентов нам здорово испортила жизнь.

Потому что вот же они, ходят и ездят в троллейбусах. Иные не отказываются, но их все равно выписывают, потому что хватит лежать. Каши не хватает. И терпения. И оборота койки в году.

На днях в такого рода троллейбусе катила бабуся, глядя в окно безадресно и приговаривая тоже безадресно:

– Я-то этого парня хорошо знаю, его никто не знает, а я хорошо знаю. Прямо нечистый как прилип, так и не отцепится. Лицевой счет за электроэнергию пусть лично мне в руки приносят, а не присылают откуда-то. Что за баба такая взялась? Откуда она? Она-то у меня тряпки и ворует, Димка глупый был, но теперь поумнел, надо бы ему этими тряпками всю рожу…

Бесы скучнее, чем принято думать.

Доктор Шапкин

Бывают доктора!