Записки из-под полы

Шепитько Климову противопоставляю не я, а жизнь, вернее, смерть. И тут, по твоей логике, вообще делать нечего критическому суждению. Или возвышенно врать, или писать мемуар. Но я, поверь мне, Юра, попытался искренне сказать, что думаю о работе “незаурядной, задевающей ум и душу”. Жаль, что ты меня не понял и поторопился осудить. Но ты и не мог понять до конца, ибо находишься внутри того, о чем я только что сказал. И дело не в одной твоей близости к реальным людям, делавшим фильм… Дело в деле, как говаривал Белинский.

Что касается этики, деликатности, то я старался соблюсти их неукоснительно. В остальном же был и обязан был быть свободен…”.

* * *

С тех пор как в России ввели указом свободу совести, некоторые интеллигенты, профессора и доценты, вкусившие прелесть неофитского православия, стали путать амвон с университетской кафедрой. Пользы от этого нет ни церкви, ни светскому образованию, ибо сказано: “кесарево кесарю, а Божье Богу”.

* * *

Читая мемуарную книгу Андрея Битова “Неизбежность ненаписанного”, невольно поймал себя на эгоистичной мысли: счастливый, у него так долго была мама!

* * *

Мечтания русских славянофилов и государственников в конце концов карикатурно обернулись нынешней кремлевской общиной. Частный человек беззащитен. Смерть и беззаконие гуляют по России под мерные звоны церковных колоколов.

* * *

Пора погубить какую-нибудь литературную репутацию!

* * *

В.Н. Турбину. 12 августа 1984 г.

“…Вся беда в том, что мое существование активно тяготеет к здоровью, к норме, как раз к тому, что сегодня не поощряется господствующими литературными нравами. После моей мартовской статьи в “Правде” (“буколической” по тону и по смыслу, как выразился бы А. Межиров, не страдающей литературным стилем, а просто деловой и сознательно спокойной), у меня слетает книжка в издательстве “Современник”, снимается полоса в “Литгазете”, Анатолий Иванов пишет гневное письмо главному редактору “Правды”, П. Проскурин и Ю. Прокушев ставят вопрос на секретариате СП РСФСР о том, могу ли я работать в Литинституте и воспитывать литературную молодежь, ибо являюсь сознательным врагом русских писателей, а Ф.Ф. Кузнецов заявляет мне, что я стремлюсь расколоть московскую писательскую организацию, склеенную им с таким большим трудом. Каково! От одной дежурной статейки, где есть простое пожатие плеч и разумное пожелание нормы. Где есть предположения, что А. Софронов все-таки не Пушкин, а Н. Доризо — не Чехов и не Грибоедов, а “сибирский роман” Маркова и др. не всегда “перешибает” (как утверждается в журнале “Молодая гвардия”) Фолкнера и Маркеса. Смешно, но временами и больно, ведь по рукам бьют, да и по карману, чего уж там. Извините, дорогой Владимир Николаевич, что вырвалась эта нота, пожаловался, к слову пришлось, да и забудьте…”

* * *

С 1992 года я стал уже официально числиться “врагом России”. Сначала в прохановском списке (газета “День”), где почетно входил в число пятнадцати избранных. Потом список обидно развезло за счет многочисленных и загадочных масонов.

* * *

Саша Проханов, как всегда, с артистичной интонацией и с метафорой наперевес недавно гордо заявил по “Эху Москвы”, что он “читает шифровки КГБ с младенчества”, чем, в сущности, еще раз подтвердил свою жандармскую родословную, которую почему-то изысканно и незаслуженно именует “имперской”.

* * *

В.С. Черномырдину. 27 апреля 1993 г.

“Экономические реформы в России, не подкрепленные социальными, широко известными народу программами, обречены на неудачу. Сегодня, когда катастрофически не хватает средств, надо уметь, по крайней мере, объяснять людям честно и доходчиво, почему это так, а не иначе. Ибо опять рождается и растет подозрение, что он, человек, гражданин, есть производное от государства и что он не цель, а привычное очередное средство”.

* * *

Президентский указ о льготах спонсорам в области культуры, подготовленный всеми творческими союзами и подписанный Б.Н. Ельциным, был решительно торпедирован правовым управлением и Минфином. А.Б. Чубайс “по-дружески” сказал мне: “Вам дай волю, вы водку гнать будете!”. Водку, однако, “гнали” другие. Льготы получили газовики, нефтяники и даже околоцерковные бизнесмены.

* * *

Геннадий Бурбулис не так уж любил саму власть, как это представляли его политические противники. Он был романтический приверженец российского рыночного общества с “человеческим лицом”. Из деятелей ельцинского рассвета, фактически второй человек государства, он первым же и был отвергнут новым режимом, ибо больше любил и понимал социальную политику, нежели экономику. Если бы Г.Э. Бурбулис был слишком амбициозен, он ушел бы в оппозицию. Но Робеспьера в нем все-таки не было, несмотря на некоторое сходство их университетских профессий.