Записки из «Веселой пиявки»

— М-да, — замечаю я, радуясь случаю образованность показать. — Это как раз то, что другой еврей, Зигмунд Фрейд, в синагоги не ходивший, назвал «нарциссизмом малых различий»: чем люди больше друг на друга похожи, тем горячей их желание друг от друга отличаться, а похожего на себя — задавить. Отсюда и ненависть, и всякое насилие.

— И все же, — спешит снять напряжение миролюбивый Веня, — и все же именно еврейский мудрец Екклезиаст находит мудрое решение, как примирить непримиримых. Есть время бить по морде, говорил он, и время уклоняться от ударов.

— А также, — торопливо соглашается Рувим, — время наливать и время выпивать. — И тянется к бутылке. — Поторопимся, пока у нас в Одессе еще не воссел на трон неумолимый враг лозы и хмеля — неулыбчивый ислам.

Неулыбчивый ислам

не прощает обид и насмешек... — скрипит мое неутомимое перо. Боже, сколько штампов стали анахронизмами — ну где нынче найти скрипучие перья? Эх времена — ни пером поскрипеть, ни карандаш «химический» помусолить... Но перо мое скрипит, но губы мои в карандашной синьке.

Неулыбчивый ислам не прощает насмешек. Правоверный не рассмеется, не пошутит в ответ на стишок или карикатуру на Пророка. Видно, силы рассчитывает: в улыбке участвуют полсотни мышц, а чтобы нажать на курок, достаточно пустить в ход четыре. И вообще, ирония — черта свободного человека, но не раба. «Повинуйся, дрожащая тварь, и — не желай, потому — не твое это дело!» — это ведь из Корана. Правда, читал ли Достоевский Коран, не знаю, хотя встречал где-то упоминание, что французский перевод этой книги у него был, по-французски Федор Михайлович конечно же читал — в молодости даже перевел «Евгению Гранде». А мог эту «тварь дрожащую» позаимствовать и у обожаемого им Пушкина — тот тоже Кораном интересовался и ту же тварь дрожащую оттуда выудил:

Мужайся ж, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари

проповедуй.

Ну да ладно. Может, не так все и плохо? И тварь дрожит поменьше. И нравы смягчаются: вот мы уже ахаем от ужаса, почти не показного, когда нам демонстрируют отрезанные головы, хотя, конечно, глаз не отводим, а как же, страшно интересно — страшно и интересно. Но меняются, определенно меняются времена.

Времена-то мутантур,

ох как меняются времена. Вот и смысл слова «гомофобия» отъехал от одного из своих корней, означавшего всего лишь страх, и налился чистой, незамутненной рефлексией ненавистью — к ним, другим, непохожим. Впрочем, рождаю афоризм: ненависть — изнанка страха. Здорово? Не очень? Ну и ладно. А взрыв этой самой фобии объясняется — и оправдывается — опасениями за сохранность традиций, в том числе — традиции библейской.

И вот я задумался. И стал перебирать традиции, что вроде бы как из Библии пришли, по всему свету расползлись, корни пустили, забронзовели — окаменели — попробуй теперь их тронь... Ну, прежде всего, конечно, заповеди.

Десять заповедей, Декалог, асерет-а-диброт, данные Моисею Господом на Синае на пятидесятый день после исхода евреев из Египта. Для иудеев этот день — Шавуот, праздник дарования Торы, для христиан — Пятидесятница, седьмое воскресенье после Пасхи, день сошествия Святого Духа на апостолов в пятидесятый день после воскресения Иисуса, когда Петр обратил в новую веру три тысячи человек, — иначе говоря, день рождения христианства. Но и для иудеев, и для христиан заповеди эти — основа веры. Закон Божий. Все это стало общим местом, и мы не обращаем внимания на то, что первый тираж заповедей (одарив ими Моисея в устной форме и в торжественной обстановке — гром гремит, трубы трубят, дым валит, пламя завывает, гора Синай содрогается, — Господь через какое-то время, а точнее, через четыре главы Книги Исхода начертал свои речения на каменных досках) Моисей уничтожил еще восемь глав спустя, узрев безобразные пляски сородичей у отлитого из золота тельца. Затем воспоследовало второе, дополненное издание заветов (Второзаконие, видать, потому так и называется), при этом дополнения касались исключительно ритуальных правил, а вот указания нравственного порядка — как следует вести себя приличным людям, — по сути, не изменились.