Записки кинооператора Серафино Губбьо

Никто не сомневается, что все обстоит именно так, — кто не ослеплен другой страстью и кто видел ее на выходе из зала кинопроб после просмотра этих кадров. Она и вправду трагична: вид испуганный, отсутствующий, в глазах мрачное удивление — то удивление, которое бывает у человека в состоянии агонии; ей с трудом удается сдержать конвульсивные судороги, сотрясающие ее тело.

Знаю, что бы я услышал в ответ, если б в эту минуту обратил чье-нибудь внимание на нее:

— Ее душит злость, злость, злость!

Да, это бессилие злости, но оно не оттого, что, как все думают, фильм не удался. Холодная, холоднее бритвы злость — вот настоящее оружие этой женщины против всех ее врагов. Но Коко Полак ей не враг. Будь он враг, она бы не позволила себе так дрожать, но расквиталась бы с ним самым хладнокровным образом.

Ее врагами становятся все мужчины, с которыми она сближается, дабы они помогли ей уловить то, что постоянно от нее ускользает, — ее саму, да-да, ту самую, которая живет и страдает, так сказать, без ее ведома.

Но никого, в общем, не заботит то, что ей всего важнее; все ослеплены ее роскошным телом, добиваются его и ничего другого знать о ней не желают. И тогда она их наказывает холодной злобой и целится именно в то место, куда устремлены их желания. Сперва она доводит до кипения их желания, используя самое коварное искусство соблазна: тем более жестокой будет впоследствии месть. Она мстит внезапно и хладнокровно, швыряя свое тело тому, кто менее всего на это надеется; вот так, запросто, дабы продемонстрировать, сколь презирает она то, что они больше всего в ней ценят.

Не думаю, что можно как-то иначе объяснить внезапные перемены в ее любовных связях, которые всем поначалу кажутся необъяснимыми, ибо невозможно представить, чтобы она поступала в ущерб себе.

А вот другие, обдумав на досуге ситуацию и оценив, с одной стороны, достоинства тех, с кем она сошлась раньше, а с другой стороны — достоинства тех, в чьи объятия перебросилась, утверждают, что с первыми она не могла находиться, поскольку ей не хватало воздуха, а к другим ее влекло сродство с «канальей»; и этот внезапный, неожиданный прыжок от одного к другому объясняют желанием человека, который долго задыхался, вынырнуть где и как угодно, только бы глотнуть воздуха.

А что, если все как раз наоборот? Что, если, ради того, чтобы дышать и получить ту поддержку, о которой я говорил, она сблизилась с первыми, но вместо этой помощи, этого глотка свежего воздуха, на которые она уповала, но которых не получила, приобрела лишь еще большее презрение и тоску? Презрение и тоску, усиленные и отягощенные вдобавок разочарованием и безразличием к потребностям чужой души, присущим людям, которые только и знают, что холят и лелеют собственную ДУШУ — вот так, всю сплошь из больших букв? Никто этого не знает. Но на подобную низость способны те, кто слишком высоко себя возносит и кого остальные почитают за высшее существо. А посему… а посему лучше каналья, который за каналью себя и выдает; даже если он и бесит тебя, то, во всяком случае, не разочаровывает. Порой, так чаще всего и бывает, в нем обнаруживается какая-нибудь положительная черта, то там, то здесь проявляется наивность, которая тебя веселит и освежает жизнь, а об этом ты давно уже не мечтаешь и давно уж этого не ждешь.

Второй год мадам Несторофф живет с сицилийским актером Карло Ферро, который также имеет ангажемент на «Космографе», и влюблена она донельзя. Ей известно, чего можно ждать от подобного типа, и большего она не требует. Но, судя по всему, он дает ей больше, чем иные могут себе вообразить.

Посему я с некоторых пор с большим интересом присматриваюсь, в том числе, к Карло Ферро и посвящаю себя изучению этого человека.

V

Трудность задачи состоит для меня в следующем: как мог Джорджо Мирелли, избегавший малейших сложностей, растеряться настолько, оказавшись рядом с этой женщиной, чтобы лишиться жизни? Мне не хватает фактов, чтобы решить эту задачу, ибо, как я уже говорил, о драме мне стало известно в самых общих чертах.

Из разных источников я узнал, что на Капри, где Джорджо Мирелли впервые ее увидел, на Варю Несторофф смотрели косо и она была не очень-то в чести — маленькая русская община, обосновавшаяся здесь много лет назад, относилась к ней с подозрением.