Записки Клуба Лазаря

Едва мы вошли в комнату, как услышали хриплое тяжелое дыхание отца, и когда я оказался у его кровати, то понял, что конец уже близок. Я взял его руку и нащупал пульс, который, как я и боялся, был совсем слабым. Его глаза были открыты, но, казалось, он не видел нас. Явный признак того, что он вступил в последнюю борьбу со смертью. Каждый вздох давался ему с трудом. Лили стояла около кровати, костяшки ее пальцев побелели, когда она схватилась за изножье. Я обнял ее за плечи и отвел к стулу, на котором провел столько времени в последние недели.

— Мы должны приготовиться, Лили, — прошептал я ей на ухо. — Мы с ним, и теперь это самое главное.

Лили взяла его за правую руку, и он согнул пальцы, пытаясь сжать ее ладонь. Не знаю, сколько мы ждали. Час, может быть, два. В один из моментов он перестал дышать, но затем сделал глубокий вздох и снова задышал, только теперь уже гораздо тише. Лили, которая в отличие от меня и отца всегда ходила в церковь, начала тихо молиться. Я был уверен, что, если бы знал слова молитвы, тоже присоединился бы к ее тихой мольбе.

Потом это случилось. Его рот широко открылся, он в последний раз выдохнул, а из горла вырвалось ужасное клокотание. Лили вскрикнула (позднее она сказала, что я тоже кричал, когда понял, что мы теряем его). Не было ни последнего слова, ни прощаний, но я был уверен, что заметил неяркий блеск в его глазах — отец словно благодарил нас перед смертью. Потом мы еще долго сидели около него, Лили тихо плакала. Затем в комнату вошла Мэри и тоже заплакала. Мы вышли. Я сказал Лили, что он умер быстро и безболезненно, но что я мог знать на самом деле? Что мы вообще можем знать о смерти до того момента, когда придет наш час? Я предложил вызвать владельца похоронного бюро, но Лили хотела прежде обмыть и одеть отца.

Через четыре дня состоялись похороны. Казалось, все жители деревни пришли отдать последнюю дань уважения доброму доктору. Некоторое время я еще жил в доме и встретил с Лили Рождество и Новый год — праздники, которые при других обстоятельствах могли бы принести нам обоим немало радости. В канун Нового года я сказал ей, что собираюсь вернуться в Лондон. Она попросила меня остаться, но я считал, что больница была для меня более подходящим местом работы. Поняв, что проиграла, Лили вызвалась проводить меня до станции, но я сказал, что будет лучше, если мы расстанемся дома. Через два дня наступил новый, 1859 год. Мы обнялись и пообещали друг другу увидеться в ближайшем будущем, после чего расстались у ворот дома.

Погрузив в экипаж сумку, которая теперь стала намного тяжелее, поскольку там лежал футляр с пистолетами и один из дневников отца, я сел в повозку. К счастью, экипаж Гилберта был гораздо удобнее, чем та развалюха, на которой я приехал сюда шесть недель назад.

Прошло немногим больше часа, и я уже стоял на платформе в Бате, глядя, как отбывает поезд на Лондон. Мне было бы трудно объяснить свой поступок Лили, если бы она все-таки поехала провожать меня. Через полчаса из Лондона пришел поезд на Бристоль, и я сел в него. Убрав багаж на полку, я достал из кармана пальто письмо от Брюнеля, а потом вытащил из конверта ключ. После этого я прочитал записку.

P.S. Если в ближайшие несколько недель Вы соберетесь в Лондон и у Вас найдется свободное время, чтобы оказать мне одну услугу, я буду очень признателен Вам. Мне нужно, чтобы Вы совершили небольшое путешествие в Бристоль. Я знаю, он находится в противоположном направлении, но это недалеко. Если у Вас появится такая возможность, обратитесь к моему другу мистеру Леонарду Уилки и заберите у него посылку на мое имя.

Я не хотел бы доверять ее почтовым службам, а сам по ряду причин не могу предпринять эту поездку. Вы можете воспользоваться квартирой, которую я снимаю в городе, чтобы переночевать. Ключ находится в конверте. Если Вы окажетесь не в состоянии выполнить мою просьбу, я отнесусь к Вашему решению с пониманием.

С огромной благодарностью,

И.К.Б.