Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века

Литература для больших барышень позволяла юным героиням помечтать о прелестях кокетливой игры с мужчинами. Но рядом с легкомысленной мечтательницей обязательно присутствует резонерка, предостерегающая свою подругу. «Я всегда думаю: уж если полюблю кого-нибудь, так тот наверно должен быть моим мужем. – Неужто ты думаешь, что все девицы наряжаются, танцуют, любезничают только для того, чтобы найти себе мужа? Совсем нет, моя милая, это для того, чтобы нравиться… Зачем же противоречить врожденным нашим наклонностям. <…> – Полюбить мужчину, который не может быть моим мужем, значит идти по прекрасному саду, где под увлекательными цветами скрыты пропасти, в которых можно ежеминутно погибнуть»[455]. Разумеется, резонерка была вознаграждена счастливым браком, а любительница фривольной игры погибла в нравственной «пропасти» (виновником ее позора оказался денди с говорящей фамилией Нежитов).

Описывая опасности кокетства и эротической игры, моралисты пользовались витиеватыми эвфемизмами («в начале при чувствовании сердечного влечения мы ощущаем какую-то сладость, которая отвращает от всего того, что называется добродетелью») и поэтической метафорикой («любовь в самом начале показывает тебе одни цветы и скрывает опасность»[456]). Неисчерпаемым источником иносказаний служили произведения французских авторов, мастеров светской игры. По их книгам русские читательницы осваивали правила светского обхождения. Маркиза де Ламберт с высоты зрелого возраста бралась поучать невинных девиц. Об их уме, как и о женском уме вообще, маркиза была невысокого мнения: «Природа рассуждает за них и тем самым избавляет от излишнего ума». Петербургская издательница сочла нужным возразить знаменитой даме, чьи произведения были написаны почти сто лет назад: «…Женщины нашего века, превосходящие воспитанием современниц маркизы де Ламберт, стараются нравиться добродетелью и качествами действительными, они почитают красоту только за приятную принадлежность оных»[457]. Но дама пушкинской эпохи была полностью согласна с дамой эпохи Людовика XIV в том, что светская игра опасна для женского пола. Сходство взглядов она объясняла словами: «Я также мать».

Пугая девочку собственным телом, моралисты старательно избегали какой-либо информации, с телом связанной. Рекомендации по гигиене девочек были полны суеверных запретов[458] (статьи физиологов начали печататься только в последней трети XIX века). Нельзя смачивать голову свежей водой – от этой пагубной привычки происходит головная боль и выпадают волосы, нельзя снимать на ночь чепчик – будет охлаждение крови в голове, нельзя дышать у открытого окна – на лице появится сыпь и т. д. Мистическими запретами окружались все формы физической активности. На занятия гимнастикой институтки приходили в длинных платьях и в передниках, затруднявших движение. Механическое повторение движений убивало всякий интерес к гимнастике. Запретами сопровождались и подвижные игры. Весной предлагалось играть в игры, которые горячат кровь, летом – в те, что дают наслаждение, осенью – успокаивают, а зимой вообще лучше не играть. Педагоги сетовали на то, что запреты и ограничения не позволяют девочкам физически развиваться. «Вечно затянутые в корсеты и другие принадлежности женского одеяния, вечно под страхом получить выговор, а подчас наказание за неприличное сиденье, стоянье, они с болезненным нетерпением ждали наступления вечера, когда мать их уезжала в гости»[459]. Отдохновение девочки находили на даче в Петергофе, где они, освобождаясь от запретов, неудобных нарядов и кукол, могли предаваться подвижным играм. Педагог обращается к родителям: «Хотите блага своей дочери, то выбросьте из головы нелепую мысль, что женщина слабее физически мужчины, что она требует какого-то особенного, нежного физического воспитания. <…> Одевая девицу, заботьтесь не о том, чтобы она походила на красивую куклу, а о том, чтобы платье сидело на ней свободно, т. е. не мешало бы развитию всех частей ее тела…»[460] На ограничения девочка жалуется в игре со своей куклой: «Бедная Машенька! Тебе не позволяют бегать! На тебя все сердятся! У, какая твоя мама! Мы будем бегать летом на даче»[461]. Но побегать девочке так и не удалось. Ранняя смерть унесла ту, которую одевали и берегли как куклу. Русский учитель Белов с горечью восклицает: «Милое, хорошее дитя, так много обещавшее, погибло ты жертвой невежества».

Табуирование телесного на всех этапах женского воспитания давало свои плачевные результаты не только для физического, но и умственного развития девочек. Мемуарная литература знает немало примеров предельной наивности институток[462]. Современники иронизировали над невинностью представлений институток, но в воспитании собственных дочерей следовали общественным нравам и нравоучительным образцам.