Записки маленького человека эпохи больших свершений (сборник)

— Это здесь сложней, — сказал Джонни, заказав еще виски и приготовившись к длинным объяснениям. У него была собственная классификация бретонских женщин (если и не научная, то вполне восторженная) и даже особая классификация портовых шлюх, тоже, по его словам, отчего-то подолгу морочащих голову клиенту. Этот бретонофильский монолог Русинов пропустил мимо ушей как мало для него актуальный. Он понял лишь, что должен встать из-за столика крепери и следовать за Джонни. Они отправлялись то ли в найт-клуб, то ли в какой-то ночной дансинг, в общем в прибрежное гнездо разврата.

Если бы в юные годы кто-нибудь сказал ему, что в найт-клубе, да еще во французском найт-клубе, да еще в портовом бретонском найт-клубе на атлантическом побережье Франции может быть скучно, Русинов тут же заподозрил бы, что дезинформатор подослан местным райкомом партии. Между тем именно эта элементарная скука мучила Русинова в прославленном лакронском найт-клубе. Кроме них троих, здесь тосковали еще два туриста и один рыбак. Зал обслуживала тощенькая криворотая Мари, а за стойкой толпились втроем хозяин, толстая страшная хозяйка и прыщавый мальчик.

Джонни интимно (и с тем же придыханием восторга) сообщил Русинову на ухо, что хозяин живет с криворотой Мари, а хозяйка с прыщавым мальчиком (что он выяснил далеко не сразу, о, здесь умеют хранить тайны!). Разоблачение это, впрочем, не прибавило найт-клубу в глазах Русинова ни веселья, ни привлекательности, хотя криворотая фам фаталь[18], меняя стаканы у них на столике, и подарила его необычно долгим взглядом. Мало-помалу Джонни и Олег перебрались к стойке, а потом ушли танцевать по очереди с криворотой Мари. Позднее они разбудили Русинова и вывели его на свежий воздух. Еще раз Русинов проснулся, когда Олег выходил из машины.

— Джонни заберет тебя спать на яхту, — сказал Олег. — А если хочешь — спи здесь.

Машина стояла на набережной. Почти все кафе были уже закрыты, ночной Лакрон затихал. Перспектива тащиться на яхту, стоявшую на рейде, показалась Русинову несоблазнительной, и он только махнул рукой. Засыпая, он еще пытался позавидовать Олегу, которому, если этнографические и сексологические наблюдения Джонни окажутся неверными, вероятно, предстоит еще… Русинов проснулся на заднем сиденье машины глубокой ночью. Ему стало холодно. Он отыскал Олегов свитер, переменил позу и подумал, что во всех этих неудобствах была для него какая-то неясная еще для него самого бродяжья сладость. Так или иначе, это был бесплатный ночлег в чужой машине, что совсем неплохо. А что было бы без машины? Скамейка в парке? Лесная опушка? Может, даже сухой кювет…

Первым на набережной появился Джонни. Было еще совсем рано. Русинов сидел за уличным столиком под непогашенной вывеской еще запертого кафе и смотрел на нежно-розовую лакронскую бухту. Джонни раздобыл себе где-то кофе и виски и очень гордился тем, что все может достать в Лакроне, даже в такую рань. Трезвый и мудрый с утра, он рассказал о коварстве бывшей жены, о неизменно двусмысленном положении американского эмигранта. Для французов он оставался всегда миллионером и представителем супердержавы.

— Вы тоже, — сказал он Русинову.

Русинов покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я больше никого не представляю. У меня нет никого, ничего. И никакого прошлого.

Сказав так, он почти тут же понял, что это неправда. Россия была у него за спиной, с ним до конца, хотя это, может, и не имело больше никакого значения. Ни для него, ни для нее. А может, все же имело?..

Джонни вставал несколько раз, чтобы проследить за маневрами своей яхты, стоявшей под ветром на якоре. Когда он возвращался, они продолжали свою мирную беседу. Около полудня появился Олег. Он так сдержанно рассказывал о своих успехах, что Джонни подмигнул Русинову: уж он-то знал бретонских шлюх и все эти сложности, даже если шлюха, даже если за деньги. Русинов склонен был относить сложности на Олегов счет: слишком уж он много пил…

Когда джентльмены выпили виски, вся компания села в машину и поехала к Рикардо.

* * *

Море скрылось за косогором. Здесь были мирные зеленые холмы, поля, старинные фермерские дома и сторожевые башни церквей, каменные кресты «кальверы», унизанные нескладными фигурками святых и пророков.

На задворках большой фермы Рикардо построил себе из грубых камней просторный дом, похожий не то на сарай, не то на пастушескую хижину в горах. Скульптор был коренастый, могучий и бородатый мужик. Он сразу, во избежание недоразумений, объяснил им, что он не испанец, точнее, не просто испанец: он галисиец, а это не одно и то же.