Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш

– В любом случае это лучше, чем сидеть в засаде бог весть сколько времени в каком-нибудь тупике Ла-Виллет.

У тротуара остановился автомобиль. Оттуда выскочил молодой врач с темной бородкой, держа в руке чемоданчик. Мегрэ узнал его по фотографиям из газет. Это был доктор Поль, судмедэксперт, уже почти знаменитость.

– Где все?

– Сюда, доктор. Труп в саду, но, думаю, вы сначала хотите переговорить с прокурором?

Все проникали в святая святых, кроме Мегрэ, обреченного стоять у ворот.

– Вот увидите, – произнес инспектор, – в газетах этому посвятят всего три строчки.

– Почему?

– Потому!

И действительно, вечером в «Пресс» можно было прочесть:

«В ночь с 15 на 16 этого месяца в частный особняк семьи Жандро-Бальтазар на улице Шапталь проник грабитель. Дворецкий Луи Вио, пятидесяти шести лет, уроженец Ансеваля, Ньевр, убил его выстрелом в грудь».

Мегрэ в это время лежал с температурой тридцать девять, и мадам Мегрэ не знала, как выпроводить флейтиста, который сидел в спальне и более чем когда-либо был похож на потерявшегося пса.

Глава 9 Обед за городом

Это продлилось три дня. Сначала он надеялся, что свалится всерьез и надолго, и это заставит их помучиться. Но все, что он обнаружил у себя в первое утро, осторожно открыв глаза, был обычный насморк.

Тогда он решил сжульничать. Даже перед своей женой было нелепо лежать в постели с насморком, и он принялся стонать, кашлять, жаловаться на боли в груди.

– Я поставлю тебе горчичник, Жюль. Это поможет избежать бронхита.

Она по-прежнему была жизнерадостна и нежно ухаживала за ним. Можно даже сказать, что она его холила и лелеяла. Тем не менее его не покидало ощущение, что она обо всем догадывается.

– Входите, месье Минар, – донесся ее голос из прихожей. – Нет, ему не стало хуже. Просто не слишком утомляйте его, хорошо?

Это означало, что она включилась в игру.

– Какая температура? – озабоченно спросил флейтист.

– Не очень высокая.

Мадам Мегрэ специально не называла цифру, поскольку она была скорее ниже тридцати семи, чем выше.

Она обожала готовить травяные настои, ставить влажные компрессы, варить бульоны и взбивать яйца с молоком. Она также любила тщательно задергивать шторы и ходить на цыпочках, иногда приоткрывая дверь, чтобы убедиться, что он спит.

Бедняга Минар, ставший нежеланным гостем! Мегрэ злился на себя. Флейтист ему нравился, и он был бы просто счастлив доставить ему удовольствие.

Музыкант приходил к девяти-десяти часам утра. Он не звонил в дверь, а осторожно скребся в нее на тот случай, если Мегрэ еще спит. Затем раздавался его шепот, и он входил в комнату, прижимаясь к двери, и робко приближался к кровати.

– Нет-нет, не вставайте! Я просто зашел узнать, как дела. Может быть, вы мне что-нибудь поручите? Я с радостью вам помогу!

Речь уже не шла о том, чтобы играть в детектива. Он был готов оказать любую услугу. Мадам Мегрэ он тоже предлагал свою помощь.

– Давайте я схожу за покупками? Я в этом хорошо разбираюсь, можете не волноваться.

В итоге он «на секундочку» усаживался на краешек стула у окна и оставался там на несколько часов. Если ему начинали задавать вопросы о жене, он бойко отвечал:

– Это не имеет значения.

Вечером он забегал уже во фраке, перед тем как отправиться на работу. Теперь он играл в бальном зале на бульваре Сен-Мишель, и не на контрабасе, а на корнет-а-пистоне[14], что, наверное, было не так-то просто, судя по розовому следу у него на губах.

Каждое утро Ле Брет присылал за новостями дежурного из комиссариата. Консьержка была очень разочарована: она знала, что ее жилец – государственный служащий, но он никогда не говорил ей, что работает в полиции.

– Комиссар просил передать, чтобы вы как следует лечились и ни о чем не беспокоились. Все в порядке.

Он лишь глубже зарывался в свою влажную постель, вдыхая умиротворяющий запах пота. Это был один из способов погрузиться в себя. Он еще не знал, что со временем это войдет у него в привычку и он часто будет так поступать в моменты уныния или затруднений.

Сбой происходил почти по команде. Мысли утрачивали ясность и начинали путаться, как в лихорадочном бреду. Он мягко проваливался в полудрему, и реальность приобретала новые формы, переплетаясь с детскими воспоминаниями; свет и тени в комнате тоже играли в этом свою роль, вплоть до цветов на обоях, запахов с кухни и приглушенных шагов мадам Мегрэ.

Он начинал все время с одного и того же момента, расставлял персонажей, словно шашки на доске: старого Бальтазара, Жандро, отца, Лиз и Ришара, замок д’Ансеваль, Луи, Жермен, маленькую служанку Мари.

Он передвигал их, менял местами. Затем наступал черед Ле Брета, который, покинув квартиру на бульваре Ришар-Ленуар, садился в свою коляску и бросал кучеру: «Набережная Орфевр».