Я обошёл почти весь подъезд, прежде чем спустился на второй этаж и оказался перед дверью квартиры номер двести семнадцать. Когда я прильнул к глазку, то ожидал увидеть внутри что угодно — хоть ванну посреди огромной комнаты, в которой лежала бы визгливо хохочущая разлагающаяся старуха. Но именно в квартире двести семнадцать я увидел того самого лысого мужика, в той самой кожаной куртке, стоявшего в прихожей и глядевшего в стену так, словно узоры на обоях перед ним своими рисунками пересказывали ему всю историю человечества с древнейших времён и до наших дней. Он смотрел на них, казалось, так внимательно и сосредоточено, что не замечал, как из огромной раны на его животе, напоминавшей язву, свисали его же жёванные потроха. Вся прихожая была в следах запёкшейся крови, а в дальнем углу, на полу, валялся ящик из комода моих родителей. Медикаменты были разбросаны вокруг и теперь, судя по всему, были лысому мужчине уже не нужны. В гостиной, дверь в которую была открыта, я увидел ещё один силуэт — женщину в короткой юбке, стоявшую у окна и словно бы дежурившую там денно и нощно, высматривая что-то. Или кого-то. На оголённом бедре женщины была перевязка. Кое-где бинты всё ещё были белыми, но в большей части перевязка имела тёмный красно-коричневый цвет. Не из стремления войти в квартиру, но из праздного любопытства я дёрнул дверную ручку. Дверь оказалась заперта. Ноздри мои напряглись, и, злорадно улыбнувшись уголками губ, я решил передать ублюдку свой последний привет. Я трижды и с силой постучал в дверь, и металлический звук эхом раскатился по всему подъезду. Лысый отвлёкся от узоров на обоях и посмотрел, как показалось, прямо в глазок, прямо на меня, стоявшего по другую сторону. Теряя на ходу свои внутренности, он неуклюже, на окоченевших прямых ногах зашагал в сторону двери так, словно на нём были не джинсы, а латный доспех. Я отпрянул от глазка, когда он прильнул к двери с той стороны. Женщина у окна тоже услышала стук, и последнее, что я увидел — это как она отвлеклась от своего бессрочного дозора и мёртвыми глазами посмотрела в сторону источника звука. Разворачиваясь и ступая на лестницу, я слышал позади себя стоны, перемежавшиеся с хрипом и животным рычанием. «Ублюдок получил своё», — подумал я и тут же стал сам себе отвратителен. Что со мной? Он же… Он ведь, по всей видимости, просто хотел помочь той женщине в короткой юбке обработать рану на ноге или укус, или что это было. Он не желал мне зла, когда уносил из моей квартиры тот треклятый ящик с медикаментами — он просто хотел спасти кого-то, кто был ему дорог, и ради кого он готов был сделать всё, что угодно. Ограбить, запугать, убить — всё равно, лишь бы попытаться спасти ту, которая, позже умерев, ожила и расправилась с ним. В этой трагедии я просто оказался декорацией, второстепенным персонажем, отделявшим его от спасения своей… кем бы она ему ни приходилась.
Преисполненный противоречивых мыслей, я поднялся в свою квартиру, закрыл за собой дверь и больше уже никогда не выходил за порог.
День 25
Несмотря на все попытки отрешиться от происходящего, дальнейшая жизнь всё так же виделась мне бессмысленной. Что теперь делать? Ради чего жить, выживать и стараться протянуть чуть дольше, чем уготовано судьбой? Ира по-прежнему не отвечала. Не отвечал никто из списка контактов в телефоне: ни родители, ни бабушки с дедушками, ни дяди с тётями, ни двоюродные братья с сёстрами, ни бывшие школьные приятели — никто. Все они были мертвы или были на полпути к этому. Весь город, страна, весь мир вымирал и угасал, расчищая дорогу новому порядку бытия, в котором главными были неупокоившиеся люди-призраки, бродившие по земле в поисках пищи. Скоро и животные начнут выходить из лесов. Интересно, будут ли мёртвые жрать и их? Станут ли падальщики новыми санитарами улиц, клюющими и поедающими гниющую плоть оживших мертвецов? Всё равно. Одно можно сказать наверняка: живым в этом мире больше нет места.