Записки мерзавца (сборник)

   Махно меняет масштаб. Он в Бердянске, Мелитополе, Екатеринославе, в Юзовке (центр донецкого угля)... У него штаб, в составе которого меж прогнанными от большевиков матросами имеется насильно захваченный полковник генерального штаба. В Бердянске батько печатает "Известия революционных войск имени батьки Махно"... В сводке, составляемой злосчастным спецом по всем правилам искусства, имеются такие выражения, как: "на фронте, занимаемом группой товарища Гаркуши", "при последнем объезде левого сектора батькой замечено"... Бердянские поэты выражают благодарность батьке за бумагу, пожертвованную (!) для издания журнала "Южно-Русская Муза"; в воспоминаниях же товарища Гаркуши подробно повествуется о победах, одержанных этим славным военачальником над "армиями Людендорфа"(!)...

   Отныне батько разъезжает исключительно на тройке, в ковровых санях, с подобранным малиновым звоном бубенцов. На следующих за ним дровнях находятся: мука, сахар, полотно. Въезд в новое место начинается с бесплатной раздачи как этих продуктов, так и всех запасов, оставленных австрийцами.

   На каждом махновце поверх австрийской шинели (нередко на одном две шинели) меховые шубы, бурки, дохи. И таковы их настроение, счастливый вид, уверенность в завтрашнем дне, что нет отбоя от новых и новых махновцев. Уже не хватает тачанок, уже Егорьев (командующий советской армией), наступая на Екатеринослав, доносит Троцкому, что "округ переполнен бандами Махно; ввиду их многочисленности, сытости и отличного вооружения предпочтительно соглашение"... Троцкий одобряет доклад, "группа Махно" переименовывается в отдельную бригаду, а он сам в бригадного командира с награждением орденом красной звезды.

   Соглашение заключено лишь под Новый 1919 год, а через каких-нибудь три недели в конце января харьковский совдеп жалуется на бригадного командира Махно, который не пропускает вагоны с углем для красного Харькова. Троцкий вызывает батьку к тому же неизбежному прямому проводу. Следуют обычные угрозы, на которые Махно отвечает знаменитой формулой: "За каждые пять вагонов угля хочу один вагон жидов и коммунистов!.."

   Несмотря на такую пропорцию, ссоры еще нет, ссора невыгодна другой стороне: коса нашла на камень, любитель пользовать всех и каждого Троцкий наткнулся на крепкую хохлацкую сметку! Деникин уже перебросил свои войска с Северного Кавказа в Донецкий бассейн, без Махно не обойтись... И Махно хочет быть посредине, переговариваясь с обеими сторонами, вредя и помогая обеим, чтобы в решительный момент сперва сгубить большевиков, а потом Деникина.

   Сделать Махно своим союзником невозможно ни при каких уступках: через неполный год эту истину поймет Врангель. Когда Махно возьмет за обещания помощи Врангелю Врангелевских инструкторов, оружие, деньги, когда он почувствует, что больше взять нечего, он изменит и Врангелю.

   В Гуляйпольском народном учителе необычайно сильна украинская историческая традиция...

   Весной 1919 года между двумя фронтами, добровольческим и большевистским, Украина на ее громадных негородских пространствах является ничьей, жертвой без конца плодящихся атаманов. Заразительный пример Махно вызывает на благодарную сцену новый урожай главковерхов, батек, мстителей. Все они, подражая Махно, будут мечтать сидеть меж двух стульев, соблазнят добровольцев ненавистью к коммунизму, большевиков местью "помещикам, спекулянтам, попам"...

   Все больше и больше звенящих малиновым звоном подборов, все чаще и чаще сшибаются коренниками тройки двух батек. И первый из них -- батько Махно -- ревниво смотрит, чтоб не появился конкурент, могущий его съесть. Мелкота его не смущает: Зеленый, Ангел, Балбачан даже пользуются его советами и дарами; но завоеватель Одессы, "победитель антанты" Григорьев вызывает самые большие опасения "победителя" австрийцев. Наступает черед их борьбы, дружбы и счастливой для Махно развязки.

   Все захватывающее действие разыгрывается в дыме и копоти Знаменки. Центру сахарной промышленности суждено живым факелом осветить украинскую ночь.

II

   Григорьев провел нормальную молодость: никого не зарубил топором, не был на каторге, не носил арестантского халата. Армейский штабс-капитан к концу войны, в карпатский период он был лишь поручиком. В числе сотен тысяч других русских офицеров революция и его вышвырнула из накатанной колеи производств, командировочных денег, яростной железки, злоупотребления спиртом, предназначенным для лазаретов. Так же, как он служил Царю и временному правительству, он начал служить и гетману Скоропадскому. По счастливой случайности он оказался одним из тех офицеров, которых Петлюра облюбовал для истребления других офицеров.