Записки молодого человека

Я был рад вызову. Меня тянуло в Москву, а кро­ме того, я томился полной неизвестностью, где те­перь мои старики и вообще все мои близкие.

Мы рассчитывали, что поезд до Кандалакши прой­дет сутки, оттуда сутки с небольшим пароходом до Архангельска и четверо-пятеро суток поездом до Москвы. На самый худой конец мы собирались по­тратить на эту поездку неделю. Но в жизни вышло все по-другому: вместо недели мы ехали три. Ночью мы сели в поезд, отходивший на Кандалакшу. В пол­ной тьме влезли в уже набитую доверху теплушку, где люди сидели в три этажа, а посредине вагона стояла пышущая жаром печка. До Кандалакши про­ехали, как и думали, сутки. На станции Мишка Бернштейн пошептался о чем-то на тарабарском языке автомобилистов с водителем санитарной ма­шины, и он довез нас в кузове на Кандалакшскую пристань.

Морской комендант сначала обрадовал нас тем, что пароход "Спартак", на котором мы собирались плыть, уже стоит у причала, а потом добавил, что когда пойдет этот "Спартак", пока никому не извест­но. Оказывается, этим пароходом должны были возвращаться в Архангельск полторы тысячи человек — архангельских жителей, занятых на оборонных рабо­тах Карельского фронта. Но в связи с разными воен­ными перевозками из нескольких эшелонов, которы­ми должны были прибыть все эти люди в Кандалак­шу с разных участков Карельского фронта, пока прибыл только один эшелон — четыреста человек,— а остальные были еще в пути и ожидались со дня на день.

Видимо, умудренный горьким опытом, комендант произнес это "со дня на день" иронически и доба­вил, что дай бог, чтобы "Спартак" поспел в Архан­гельск к концу навигации.

— А когда будет конец навигации? — спросил я.

— А кто его знает,— сказал морской комендант.— Как мороз хватит, так и конец. Может, через день, а может, и через неделю.

После этого невеселого заявления мы в ожидании отплытия все-таки к ночи переселились на пароход "Спартак". Кроме нас троих, этим пароходом в Ар­хангельск отправлялись еще морской полковой ко­миссар со своим адъютантом и старенький капитан второго ранга. Полковой комиссар устроился в каю­те у капитана, а мы — кто где. Зельма пристроил­ся на коротенькой лавке в каюте у пароходного механика. Это имело два неудобства. Во-первых, лавка была очень уж короткой, а во-вторых, глав­ный механик, сварливый старый моряк лет пятидеся­ти пяти, служака и педант, терпеть не мог молодого капитана и все время, свободное от сна и вахты, неутомимо посвящал Зельму в разные отрицательные подробности капитанской жизни. Впрочем, Зельма с присущим ему хладнокровием находил в этом хо­рошую сторону и говорил, что теперь он, как никто, знает быт корабельных механиков и может написать целую хронику внутрикорабельных отно­шений.

Капитан второго ранга, я и Мишка устроились в кают-компании, капитан и Мишка — вдвоем на дива­не, а я — в углу на полу, на полушубке.

Наш быт на корабле был бытом людей, неожи­данно зазимовавших во льдах. Мы сели на пароход 15 ноября, а сошли с него только 28-го. Пер­вые пять дней мы жили в ожидании того, когда наконец подойдут все эшелоны с людьми. Жизнь наша состояла из сна, по принципу чем дольше, тем лучше, из еды, весьма умеренной, и из развле­чений трех видов: игра в "козла", чтение изящной литературы и слушание патефона. Патефон этот поч­ти беспрерывно играл в находившейся по соседству с кают-компанией комнатке буфетчицы и корабель­ной докторши. У них было всего шесть пластинок, но зато они заводили их беспрерывно. Буфетчице Нине особенно нравилась пластинка "Лимон-Лимонейро", а докторша Клава предпочитала "Прощай, мой та­бор". Впрочем, иногда они заводили и остальные че­тыре пластинки, которые мне тоже удалось заучить наизусть.

Довольствие мы получали на суше; перевести нас на корабельное обещали, когда отчалим.

Однако запасливый Зельма все-таки, на наше сча­стье, заставил ленивого Мишку пойти вместе с ним куда-то в АХО за сухим пайком. Они принесли не­сколько буханок хлеба, чай и сахар. Никто из нас даже не предполагал, как это нас выручит.

На четвертые сутки на пароход начали грузить людей, возвращавшихся с оборонных работ. Их гру­зили весь четвертый и весь пятый день. Несмотря на протесты распоряжавшегося погрузкой капитана, надеясь на то, что наш пароход не застрянет в пу­ти и пройдет до Архангельска всего тридцать ча­сов, на него погрузили вместо полутора две с по­ловиной тысячи человек.