Записки молодого человека

Феодосия, которую я помнил с детства

В Феодосию мы пришли в четыре часа утра. При­швартовались и начали выгрузку.

Мы с Мержановым, по своей корреспондент­ской торопливости, выбрались на берег чуть ли не первыми. Все причалы, весь берег были загромож­дены ящиками с боеприпасами, еще какими-то ящи­ками и машинами. Поодаль виднелись фантастиче­ские очертания вдребезги разбитых складов, взор­ванного железа, изогнутых и вздыбленных в небо крыш. У низкой портовой стенки, которую я помнил в Феодосии с детства, с двадцать четвертого года, валялись скрюченные трупы немцев.

Немного поблуждав среди всего этого лабиринта развалин и обломков — результата обстрела нашей артиллерии в ночь высадки и последовавших за на­шей высадкой немецких бомбежек,— мы выбрались из пределов порта.

Город поднимался вверх большой подковой. Он был в этот час черным и пустынным. Стоял мороз — девятнадцать градусов,— а на юге мороз всегда ка­жется более злым, чем на севере. С моря дул силь­ный шквалистый ветер. Дома зияли пустыми, разби­тыми окнами. Многие были разрушены. То не было половины стены, то прямо в стене была дыра от снаряда. Открытые настежь двери со стуком хлопа­ли на ветру, дребезжали и сыпались вниз разбитые стекла, а перегоревшие железные листы спускались с крыш выгоревших домов, точно знамена, и при сильных порывах ветра с лязгом били по стенам.

Чем выше поднимались в гору, тем больше попа­далось нам брошенных немецких машин — и грузо­вых и легковых. Кое-где на тротуарах и на мостовой еще валялись трупы немцев. Их еще не везде убра­ли. Город был взят врасплох. Весь автотранспорт, который и в гаражах и на улицах нз-за морозов сто­ял у немцев со спущенной водой, так и остался там, где оиебыл оставлен на ночь.

По виду и по количеству машин нетрудно было определить, что и где размещалось у немцев. Валяв­шиеся на улицах трупы иногда были полуголые: нем­цы, застигнутые врасплох, часто выскакивали из до­мов в чем попало, а многих убили прямо в домах.

Все это происходило перед Новым годом. В квар­тиры, где жили немецкие офицеры, да и солдаты, было натаскано к Новому году съестное со всего европейского континента. Французское шампанское и коньяк, датское сало, голландский сыр, норвеж­ские селедки и так далее и тому подобное.

Начинало светать. Мы с Мержановым, бродя по городу, заглянули в особый отдел, где нам посове­товали зайти немного попозже, обещали, что будет для нас интересный материал. Продолжая бродить по улицам, мы зашли в какой-то дом, где в двух со­седних комнатах был расположен зубоврачебный кабинет и немецкая аптека. Стекла были выбиты. Снег лежал прямо на зубоврачебном кресле, а кру­гом валялись какие-то банки, склянки, пузырьки, патентованные лекарства, таблетки, пилюли. Все это было в полном разгроме. Не то немцы, убегая от­сюда, в последний момент все это побили и пере­вернули, не то наши, попав сюда, переворошили все это просто так, дабы нарушить немецкий порядок. Русский человек в таких случаях не в состоянии от­казать себе в удовольствии перевернуть и поставить вверх дном все, что попадется под руку.

С началом светлого времени началась и бомбежка. Наши зенитные орудия беспомощно стояли на пло­щадях и перекрестках Феодосии. Их было переправ­лено сюда уже довольно много, но вся беда заклю­чалась в том, что немцы вчера потопили транспорт, который шел сюда со снарядами для зениток. Зе­нитчики, как им и полагалось по долгу службы, находились возле своих орудий, но стрелять не могли. Все вместе взятое было достаточно драма­тично.

Немцы налетали на Феодосию не особенно боль­шими группами, по девять, по шесть, а иногда по три и даже по два самолета. Но зато почти беспре­рывно, как по конвейеру. Каждые пять минут то в одном, то в другом конце города слышались взры­вы. Если мы проходили по какой-то улице, а потом возвращались через полчаса обратно, тем же путем, мы обычно встречали на дороге новые воронки, ко­торых не было, когда мы шли в ту сторону.

У меня был с собой фотоаппарат, и, помня о не­обходимости снять что-нибудь для газеты, я щелкнул несколько кадров: разрушенные дома, стоящие на перекрестках зенитки. Я не обнаружил при этом осо­бой изобретательности и даже не решился сделать какую-нибудь инсценировку, как это водится среди фотокорреспондентов. Когда мне приходится сни­мать, я почему-то всегда испытываю чувство нелов­кости перед людьми, которых снимаю, и заставить их сделать что-то специальное, как-то по-другому встать, выше моих сил. После нескольких снятых кадров моя "лейка" перестала щелкать, очевидно, замерзла.

Часа через полтора в подворотне какого-то дома на одной из центральных улиц мы нашли двоих ре­бят из армейской газеты 44-й армии, Они потащили нас к себе, кое-что рассказали о происходивших здесь, в Феодосии, событиях, а потом уговорили по­завтракать с ними.