Сицилийцы проницательны и понятливы, любят праздность, увеселения, имеют навык в обманах и по происхождению от греков не уступают им в хитростях и тонкости ума. Небо, временно бурями помрачаемое, почти всегда покрытое светлой лазурью, разность годовых времен делает едва приметной; зимой, равно как и летом, можно жить здесь на открытом воздухе, отчего тело, получая гибкость, воображению представляет более идей и, наиболее способствуя действию разума, наполняет его огнем кротким и плодоносным; посему-то, может быть, характер сицилийца ясно изображается в умных говорящих глазах его. По чрезмерной живости своей предпочитая приятные упражнения важным, они не брегут об усовершенствовании своих мыслей, ибо не любят глубокомыслия, совсем не имеют того хладнокровия, которое необходимо для окончания работы трудной и продолжительной. В изящных науках и ремеслах, ваянии, архитектуре, музыке и живописи они наиболее упражняются; в изделиях их художников виден хороший выбор мыслей; но отделка всегда не кончена; к механическим рукоделиям они не имеют склонности, и если что работают, то очень посредственно. Будучи расположения беспокойного, нетерпеливого и горячего, они в добродетелях и пороках чрезмерны. Страсти их касаются двух крайностей. Нежны в любви, снисходительны к супругам; но если кто ревнив, то мщение его ужасно. В несчастии тверды, переносят потери без уныния, любят короля, покорны постановленным властям; но малейшие угнетения не могут снести без явного ропота. Набожность их есть суеверие; добродушие кажется им обманом ума, искренность только живостью сложения, хитрость значит искусство жить, подлог принимает вид добросердечия. Мужество есть смесь жестокости и великодушия. В Италии сицилийские разбойники славятся возвышенностью чувств и благородством духа; если бы правительство пожелало направить дух сей к надлежащей цели и воспользоваться им к чести отечества, то военные доблести народа, ныне неприметные, могли бы быть блеском истинного геройства.
Сицилийцы имеют приветливый взгляд, услужливы, очень внимательны к иностранцам и всегда веселы. Кто в первый раз увидит их пантомиму, то ловкость, живость их театральных движений неминуемо должно его удивить и рассмешить. Если бы доброго, смирного немца со всей его неповоротливостью и флегмой вдруг перенести в Сицилию, то он, не примечая той постепенной расторопности, которая, идя от северу к югу, очень заметна в народах, подумал бы сначала, что он находится между шутами, вечный восторг коих, вероятно, в короткое время заставил бы его двигаться скорее и наконец он стал бы с ними плясать, диким голосом петь и смеяться от доброго сердца. Самая низкая чернь в пантомиме гораздо искуснее даже неаполитанцев. Сицилийцы, не говоря ни слова, движением глаз, рук, ног и всего тела объясняют мысли свои столь ясно и сильно, что даже иностранец, не знающий их языка, легко поймет, о чем идет речь. Начало сего обыкновения приписывают тиранам сиракузским, которые, боясь заговоров, запрещали на сходбищах говорить друг с другом. Сие, как думают здесь, подало повод сообщать мысли чрез немые знаки и живые чувства, пламенное воображение сицилийцев искусство сие довело до совершенства. Сии безмолвные изъяснения, влюбленные, находящиеся под строгим надзором, употребляют с удивительной ловкостью и объясняются чрез оные столь же удобно, как разговором и письмом. Например: положив палец на верхнюю губу, означают сим