Записки музыковеда 4

Первая часть начинается четким ритмом едва слышных скрипок, на фоне которого мелькает краткий, всего из трех звуков, мотив у английского рожка. Он повторяется кларнетом, а затем спускается все ниже — к фаготу и бас-кларнету, погружая слушателя в новую красочность. Это своего рода предчувствие основных образов, которые развернутся далее. Следует резкое появление угловатой и жесткой темы на мощной звучности в отрывистых звучаниях оркестра, лишенного медных и ударных инструментов. Только в конце этой темы раздается жесткий, как удар, аккорд с участием всех медных, поддержанных тяжким рокотом литавр. Так врывается в идеальный мир хаос разрушения. Он шагает мерной поступью марша, слегка пританцовывая и поглощая собой первоначальный трехзвучный мотив. На время вступает пасторальная мелодия, в сплетении подголосков которой живо угадываются русские протяжные песни. Среди солирующих инструментов появляется саксофон с его живым, теплым и трепетным тембром. Но между светлой пасторалью и мерной поступью марша быстро завязывается конфликт. Мелодическое сплетение достигает яркой кульминации, лишь после которой наступает просветление и ощущение благодатного покоя. На фоне столь любимого Рахманиновым тихого колокольного звона расцветает во всей красе русская песня, с ее широтой и раздольем. Она постепенно отдаляется, угасает и исчезает в тумане разряженной оркестровки, как давнее воспоминание.

После первой части, полной драматизма, вальсовая вторая часть — это яркий контраст к ней. Меланхоличная тема вальса возникает не сразу, словно исподволь. Эта волшебная мелодия, как романтичная девушка на балу, сначала скрывается за громыхающими аккордами меди, но грациозно проскользнув сквозь них, мгновенно оказывается в центре всеобщего внимания, появляясь во флере легких пассажей флейт, кларнетов и скрипичного соло, обрамляющих ритмический танцевальный фон. Тема переходит от одного инструмента к другому, длительно распевается скрипками, становится все более эмоциональной, трепетной, взволнованной, полной любовного томления. В ее интонациях слышны проблески первой части, которые уносят нас вдаль от вальса и заставляют задуматься о вечности. С затихающими аккордами мелодия угасает, покидая праздник жизни.

Третья, потрясающая своим размахом часть — трагическая кульминация всего цикла. Она открывается пугающе мощным аккордом, который словно бы призывает скорбные интонации. Атмосфера накаляется, приобретает потустороннюю образность, которая затмевает всё вокруг. Мелькают причудливые видения, движение становится вихревым, музыка проникнута ужасом смерти. Слышатся двенадцать ударов колокола, отсчитывающие последние мгновения жизни. Начинается жуткий шабаш, на котором всё сплетается и обезличивается. Звучат зловещие шорохи, слышны сдавленные стоны, которые превращаются в суетливый бег. Звучит грозный, суровый и решительный православный хорал. В общем потоке вновь возникают скорбные интонации, и они постепенно приобретают сходство с символом смерти и Страшного суда — напевом Dies irae. Погребальный напев меняет маски, обретает черты залихватской «пляски смерти» со скрипом и стуком костей. Лишь к концу проблескивает луч надежды. Звучит решительная, волевая, мужественная мелодия, которая дарит свет и умиротворение.

Сергей Васильевич вел переписку с знаменитым хореографом Михаилом Фокиным. Композитор желал создать балет на основе симфонического произведения. К сожалению, мечтам Рахманинова не суждено было сбыться. В конце лета 1942 года Фокина не стало в живых. Доверить свое сочинение в руки другого хореографа великий музыкант не решился.

До наших дней сохранилась аудиозапись, на которой Рахманинов играет сюиту на фортепиано. Маэстро дает развернутые комментарии, касающиеся произведения и его исполнения. Запись была сделана еще до премьеры грандиозной сюиты в доме у непревзойденного дирижера того времени Юджина Орманди.

Именно ему и руководимому им Филадельфийскому симфоническому оркестру композитор посвятил свое творение. В их исполнении сюита и прозвучала в Филадельфии 3 января 1941 года. Уже смертельно больной, правда, еще ничего не подозревавший об этом, композитор смог еще присутствовать на этой триумфальной премьере. На родине премьера состоялась 25 ноября 1943 года. Дирижировал Николай Голованов.

Глава 9. Непревзойденный мастер. Задолго до фонографа

Я недавно узнал, что 4 апреля среди прочих значится и праздник, о котором я и не подозревал — Международный день настройщиков фортепиано. И я сразу вспомнил о человеке, которого называли "лучшим настройщиком всех времен и народов" — Георгии Константиновиче Богино.