Записки на разбитой коленке

На этот раз бутылочка из-под вина, как-то неуклюже катясь вбок, останавливается прямо передо мной и Лидой. Я встаю с корточек, как во сне подхожу, присаживаюсь к ней, и мы сливаемся в поцелуе, я словно вошёл в неё, от тела приятно исходит тепло, во рту вкус помады. Карие глаза беспокойно искрятся, в них такой набор чувств, и это опять настораживает меня, смущает, я первым в замешательстве отлипаю от её губ. Все с изумлением смотрят на нас, кроме Рузанны, которая поправляет юбку и опустила глаза. Бутылочка снова бешено вращается на полу, теперь Никитин целуется с Лидой, она отталкивает его под всеобщий хохот и смотрит на меня.

Домой я иду вместе с Рузанной, нам по пути, она живёт на два здания после меня. Молчим.

Мне с ней всегда легко, чувствуешь свою значимость, можно разговаривать на любую тему, даже если сморозишь хрень несуразную, она никогда не будет смеяться над тобой, не уколет.

— Как ты думаешь, для чего живёт человек? — прерывая молчание, спрашивает она.

— Чтобы когда-нибудь умереть, — неловко отшучиваюсь я.

— И это правильно, — к моему удивлению, соглашаясь, — мне иногда жаль стариков.

— Почему? — интересуюсь я, оглядывая её с ног до головы.

— Потому что они не смогут больше любить.

— Что за чушь, были случаи, когда люди и в восемьдесят лет влюблялись, женились, — смотрю снова на неё и чувствую, что она меня не слушает, что-то думает про себя.

— Ты когда-нибудь влюблялся? — неожиданно спрашивает она, вгоняя меня в ступор.

— Нет, наверное, не помню, а ты?

— Если это произойдёт, то будет один раз и на всю жизнь.

Я смотрю на неё, и мне теперь неуютно, странные чувства копошатся в душе, наверное, я самое закомплексованное существо в этом городе, думаю я.

Мне очень хотелось, до того как найти свою единственную, успеть переспать хотя бы с несколькими женщинами, робость познания и такой расклад дел меня просто не устраивал. Мы продолжаем молча идти, и я опять не знаю, что сказать, с чего начать.

Сегодня она остановилась у газетного ларька, купила журнал моды себе и пару газет отцу. Вокруг всё зеленеет. От цветущих деревьев идёт запах мёда. Весна. Я смотрю на неё и нахожу большое сходство с Орнеллой Мути, гордость берёт меня, десять минут назад я целовал её розовые губы. Со мной моё желание, у неё скромность и верность невинной девушки. Так ли это на самом деле? Может, я ошибаюсь, она не та, за кого выдаёт себя.

Мы расстаёмся как ни в чём не бывало, она идёт по улице к своему дому, а я ещё долго смотрю ей вслед, любуясь её икрами и женственной походкой, так и не решаясь завернуть к себе, до тех пор, пока она не исчезнет в далёком переулке.

Каждое утро начиналось с нового дня, и так тысячи лет, и столько же лет кто то ждал кого то и как все до меня, я ждал её, и мы вместе шли в школу. Мы идём рядом, я почти касаюсь её плечом, она рассказывает без остановки про шахматный турнир, а я думал о Лиде. Что она делает сейчас, вышла из дома или причёсывает свои длинные ровные волосы перед зеркалом.

Урок опять нудный, который уже по счёту, чтобы как-то скрасить серое время, я рисовал на последней страничке тетради чудика. Рисовал я плохо, поэтому рисунок выходил просто замечательно. Нос картошкой, круглые глаза, большой рот с одним зубом. Он смотрел на меня с чистого листа в мелкую клетку и говорил

— Лида! — тогда я зашил ему рот, нарисовав суровую нитку на губах, а он показал мне на это средний палец и все равно промычал:

— Лида. — Тогда я ему полностью закрасил голову чёрным фломастером, но он всё равно как заводной кричал из темноты:

— Лида, Лида, Лида!

Тебе записка от Лиды, толкала меня в бок Рузанна.

На кого я был похож в тот момент, когда развёртывал записку, было видно всем, кроме меня, естественно, оказывается, весь класс с интересом наблюдал за мной. Все знали, что мне написали записку, все, кроме меня. Рузанна отвернулась в окно и с деланым безразличием слушала птичий гвалт, переходящий в ссору, нахмурив брови на чистом лбу, словно что-то пыталась понять в их бесконечных разборках.

На небольшом клочке бумаги, который сильно пах духами, был отпечаток поцелуя розовой помадой с надписью: «Я жду тебя около школы, ты не против проводить меня домой после уроков? Лида».

— Я бы очень хотела родиться птицей. Быть свободной и независимой, петь летать, — с ноткой лёгкой грусти сказала Рузанна.

Я попытался представить себя птицей, и у меня ничего не получалось, хоть фантазёр был ещё тот. Не потому, что у меня не хватало воображения, а просто не хотелось опуститься до уровня какой-то бедной пичужки, чирикавшей на асфальте в восторге, найдя чёрствую корочку хлеба.

— И испражняться где попало, щебеча от радости, — почему то съязвил я.

— Почему бы и нет, — возразила она, — это вполне естественно, у них нет мочевого пузыря, ты разве не знал об этом?

— Знал, — соврал я.

— Что было в записке?

— Лида предлагала мне проводить её сегодня домой.

— И что ты ответил?

— Что я не могу, занят.

— Дурак! — сказала она, мне сразу стало неуютно, такого оборота я не ожидал.

— Почему? — немного ошеломлённый. — Мы и так каждый день вместе возвращаемся домой.