Записки натуралиста

— А чего тут не знать — это турач, — ткнул мой собеседник на чернобрюхого рябка, — это туртушка, — указал он на рябка белобрюхого, — а это… — охотник запнулся. — Наверное, самка турача, — сказал он, наконец, сравнивая черную окраску брюшка обеих птиц.

— Вот и переврал все, — смеясь, перебил я его и только хотел объяснить гостям, как называются птицы, которых они стреляют на каждой охоте, как скрипнула дверь и на пороге появился старик казах. Это был тот самый Сеит-Косын, с которым обещал меня познакомить лесничий. Высокий и стройный, с узким красивым веселым лицом, просто, но опрятно одетый, он сразу произвел на меня чарующее впечатление. После нескольких фраз, сказанных при знакомстве, я почувствовал расположение и доверие к этому человеку. Мне казалось, что я давно знаю Сеит-Косына, и, чтобы втянуть в разговор и остальных гостей, я попросил казаха познакомить нас с тремя пустынными птицами, в названиях которых мы только что не смогли разобраться.

— Стреляем их на каждой охоте, такое замечательное жаркое делаем, что пальчики оближешь, а как они называются, не знаем — разве это годится, — пояснил я новому знакомому. Сеит-Косын улыбнулся.

— Все бульдурюк, — сказал он, указывая рукой на всех рябков. — Кара-баур-бульдурюк (чернобрюхий рябок), — взял чернобрюхого рябка в руки и отложил в сторону.

— Кентер (голубь). Знаешь, как кентер кричит? Ак-баур-бульдурюк (белобрюхий рябок), — показал Сеит-Косын на вторую птицу и положил ее рядом с первой.

— Большая стая летит, «кау-кау» кричит громко, слыхал? А это совсем другой бульдурюк, «куян-аяк» (заячья лапка) у него, — взял от саджу. — Сары-баур-бульдурюк, или кулан-баур-бульдурюк называется. Быстро пустыня летит и, как струна музыки «тень-тень-цир-тень-цир-тень», кричит.

Как видите, в двух словах Сеит-Косын познакомил нас не хуже любого знатока-орнитолога с интересующими нас птицами. Все три птицы действительно относятся к семейству рябковых. Но саджа, отличаясь от прочих строением лапки и другими признаками, выделяется учеными в отдельный род.

Но особенно поразило меня объяснение Сеит-Косына в другом случае. Это произошло много позднее, когда мы стали с ним большими друзьями.

— Совсем другой птица, — горячился Сеит-Косын. — Летай другой, кричи другой, кусты сядет, хвост короткий — бос Тургая звать.

Речь шла о двух близких жаворонках. Самостоятельные виды они или только географические расы, мы до сих пор плохо знаем. Но для Сеит-Косына жаворонки были разные — это была уже тонкая систематика.

Прощаясь в этот вечер, мы с Сеит-Косыном решили в ближайшие дни выехать в Каратау. Только бы достать вторую лошадь. Конечно, мне не отказал бы в ней знакомый лесничий, но, вспомнив один маленький эпизод, я не хотел этого делать. Три дня назад, уезжая в районный центр, лесничий попросил меня остаться у него дома.

— Дайте Гнедому клевера и пустите коров, когда придет стадо, — сказал он на прощанье.

Маленькое поручение я выполнил с точностью. Но когда коровы вошли на широкий двор, Гнедой вдруг перестал жевать клевер и, прижав уши к голове, бросился к одной из них. В следующий момент он укусил корову зубами в бок, а затем, круто повернувшись на месте, нанес ей в живот удар обеими ногами. После этой дикой выходки Гнедой вновь занялся клевером, злобно косясь в сторону. И когда я его окликнул и подошел ближе, он опять прижал уши и повернулся ко мне задом.

— Ну и зол же у вас Гнедой, — сказал я лесничему на другой день.

— Чудная лошадь, — ответил тот, — быстроногая, горячая, но приходится с ней держать ухо востро. Хочу ее продать, а не продам — рано или поздно убьет обязательно.

Исподволь я подготавливался к выезду в Дайрабай-Кудук и с нетерпением ожидал, когда Сеит-Косын достанет вторую лошадь. За последние дни я отказался от далеких экскурсий и исследовал ближайшие тростниковые заросли Чиилинки. Это искусственное водохранилище брало свое начало в 30 километрах южнее и, сделав по безводной местности большой полукруг, вновь впадало в Сырдарью у станции Байганин.

Однажды, охотясь за водяными курочками, я случайно взглянул на свой дом. Кто-то стоял на плоской крыше и махал шапкой. Причалив лодку к берегу, я поспешил к дому. Там во дворе под широким навесом жевали клевер две оседланные лошади.

— Чай пить в дорогу пора, — весело встретил меня Сеит-Косын. — Смотри, какого я тебе скакуна привел, — указал он на черную лошадь.

Низкая и длинная, с сухой костлявой мордой, с широкой грудью и тонкими ногами, она действительно производила впечатление быстроногого скакуна.

— Смирный, стрелять с седла можно, — продолжал Сеит-Косын, — а бегает как… ух! — и, несколько наклонившись вперед, откинув назад правую руку с нагайкой, он прищурил глаз и оскалил зубы, желая изобразить этим наездника, когда его быстроногий конь несется полным карьером.

— Не конь, а ветер: сел здесь — слез гора.