В общем, к сходням, удивляя местных, приставала пирога с весело хохочущими голодранцами, вполне в духе тёплых благодатных краёв вроде Океании. А над рекой летел звонкий хрустальный смех Милы, будто отражаясь от солнечных бликов на мелких волнах.
Амфору группа молчаливых испанцев погрузила в подъехавший видавший виды фургон с неизвестным мне названием «GMC Vandura». В России таких не видел, да и вряд ли они пользовались бы спросом, с таким-то именем. Падре Хулио попрощался с нами, пообещав, что вечером посетит ужин у дона Сальваторе, на который всех участников экспедиции пригласил Михаил Иванович. Мы собрали слабо просохшее барахло с лодки, нарядились и полезли в космолёт, ожидавший на том самом месте, где мы его и оставили.
— Интересно, что было в амфоре? — спросил меня кардинал, едва транспорт сложил аппарель и закрыл за нами заднюю дверь.
— Конечно, интересно. Судя по всему, там реликвии древнего культа и одного местного знаменитого короля. Такие вещи всегда вызывают интерес. И люди такие тоже, — кивнул я головой назад, намекая на загадочного аббата.
— Юлик — да, тревожной судьбы человек. Многое видел, многое знает. Мы с ним в Афгане познакомились, он говорил уже. Молодые были, весёлые, смелые — аж жуть, почти как Артём, — кардинал глянул на Головина-младшего. — Самый конец застали, восемь месяцев всего. И как-то раз на Гиндукуше на караван странный напоролись. Вместо обычного, с грузом из из Пакистана, эти наоборот туда шли. Стариков там много было…
В глазах кардинала были задумчивость и грусть. Все молчали, даже дышали через раз. Было ясно, что такие истории он рассказывал крайне редко и далеко не каждому.
— Нас во взводе было тридцать восемь человек. Выжили только мы с Юликом. Накрыли из миномётов, плотно так. Нас с дедом одним местным камнями завалило. Мы раскорячились тогда, чтоб его не зажало плитой здоровой, часов пять над ним на восьми костях стояли, не меньше. Он сперва говорил что-то, а потом затих. Мы на дари́** тогда знали только салам, бача, дукан и шароб. Ну сарбоз и шурави ещё. А потом погасло всё.
Лицо Второва словно окаменело. Из голоса пропали эмоции и интонации, казалось, что не живого человека слушаешь, а книгу читаешь. Страшную.
— Смотрим — на горе какой-то сидим. Внизу Пяндж течёт. А между нами — дедок тот. Ну, думаем, хана, раздавило нас. А старик как давай рассказывать. Только странно так — говорит, вроде бы, по-своему, а я в голове русские слова слышу, да ещё и на разные голоса, будто их там хор целый. И вразнобой все говорят. Но смысл примерно тот же. И холодно, — он повёл плечами, будто вспомнив и заново пережив тот день и тот холод.
А я с удивлением понял, что он только что описал, как говорили со мной Откурай и Энеко Ариц. Значит, это всё-таки не симптом душевной болезни, как я опасался. С ума поодиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют — Успенский врать не станет.
— Дед сказал, что гора та называется Кухилал. Там испокон веков добывали рубины, кровь Богов. Камни из той горы украшали венцы Ивана Грозного и Тамерлана. Я тогда впервые узнал, что у Тамерлана была корона, до тех пор только в халате да на коне его представлял. А дед, «привязав» нас к географии и запустив мозги, продолжил рассказывать. Мол, не наша это война, и вообще люди дураки, что новых халифов слушают. У меня вон, мол, в роду великий шах Севера. А у Юлика — великий маг. А мы вот по чужим землям чего-то с железками бегаем. А сам старик древних персов наследник и хранитель тайн. Мы тогда, конечно, с Юликом ему ответили со всей нашей комсомольской прямотой, — печально улыбнулся мощный старик.
— Матом обложили? — не выдержал затянувшейся паузы подавшийся вперёд Тёма и тут же выхватил подзатыльник от старшего брата.
— Ну а то как же? Слишком уж вразрез с линией партии его тезисы шли. Но дед не обиделся тогда. Говорил и говорил, будто в последний раз. Кто ж из нас тогда знал, что и вправду в последний? Мы-то думали — всё, померли бойцы рабоче-крестьянской Красной армии, а какой-то старый басмач ещё мозги делает. Он много рассказал. Не знаю, сколько мы там сидели, на склоне Кухилала, но потом казалось, что минимум вузовскую программу усвоили. И не одну, — и несгибаемый серый кардинал тяжко вздохнул.