Читаем Записки несостоявшегося гения полностью

Я смотрел на него и жалел, как близкого человека, попавшего в беду.


– Куда ты полез, дуралей старый, – щемило у меня сердце, – кого ты сейчас

защищаешь? Не ты ли говорил с ехидцей, что наши олигархи – сродни былым

революционерам. Только те – делали богатых бедными, а нынешние – делают бедных

нищими. Ты же всегда был независимым и гордым, хорошо разбирался в разных

кукловодах и никому не давал себя использовать!

Передача шла в прямом эфире, и где-то в глубине души я надеялся, что вот-вот, еще немного – и он встрепенется, в глазах загорится пламя протестной мысли, и враз

помолодевшим голосом прежний Насонов уверенно скажет:

– Горе львам, когда их возглавляют воры и бараны!..

…Дело близилось к концу, ведущий предлагал зрителям прислушаться к мнению

старого учителя, Насонов подавленно перебирал лежащие перед ним листки, а я вдруг

вспомнил – слово в слово! – как он говорил когда-то:


– Следует признать, что элемент случайности играет огромную роль. Целый ряд

вещей от нас совершенно не зависит. Например, в какой семье ты родился (родителей не

выбирают), цвет волос, глаз, унаследованные черты характера… Страна, эпоха, место

рождения, – тоже нам неподвластны.

Но самое главное: как и с кем мы живем, что оставим после себя и как нас будут

потом вспоминать, – зависит исключительно от нас!

Я вспоминаю эти слова и думаю: – Дорогой Александр Абрамович! Что с Вами, мой учитель, случилось? Забыли ли Вы эти мысли или в них разочаровались? Ведь теперь

– слово не воробей! – кто-то будет Вас вспоминать по этой телепередаче. Как Вы были

правы когда-то, утверждая, что легче свободному человеку стать рабом, чем рабу –

свободным человеком…

***

…На одной из наших последних встреч Насонов стал надувать щеки: дескать, знает секрет, как можно выиграть любые выборы, но, заметив отсутствие видимого

интереса с моей стороны, несколько сник и плавно перешел к мыслям о ведении

выгодного бизнеса. Видно, находясь в затруднительном материальном положении, много

думал по этому поводу. Зашел издалека: мол, сейчас время такое, что и жить трудно, а

помирать и того хуже – нет у многих на гробы денег. Надо бы им помочь…

И предложил – не больше и не меньше – как открыть с ним на паях в нашем городе

крематорий.

– У тебя же, Виталий, должны быть хорошие связи, – убежденно говорил старый

учитель, – мэрша, которую ты на нашу голову выбрал, плуты-депутаты… Чего нам с тобой

за доброе дело не взяться, да и людям поможем…

Я молча слушал и думал: в самом деле, не хватает только, чтоб мы, евреи, с

присущей нашей нации энергией и предприимчивостью, стали в порядке оказания

бескорыстной помощи сжигать бренные тела православных…

А Насонов, жадно прикуривая от затухающей сигареты следующую, возбужденно

сипел:

– Решайся, дело верное: если не будем брать за кремацию дорого, к нам и из

Николаева подтянутся – это же совсем рядом…

***

На похоронах его я не был. О смерти узнал случайно: ни одна школа, где он

раньше работал, некролога не опубликовала.

Со стороны правящих кругов, организовавших его памятное выступление по

телевидению, тоже последовало глухое молчание.

Года за полтора до смерти он заскучал и женился. Когда я спросил его про счастливую

избранницу, отмахнулся – ты все равно ее не знаешь, она значительно моложе.

44

– Уверены в ней, как в человеке? – поинтересовался я.

– Не мели глупости, – прохрипел Насонов, – какая еще уверенность… Кто, вообще, в наше

время может быть в чем-то уверен? Я, например, уверен лишь в том, что меня она

переживет…


-Ну, это вы, пожалуй, напрасно, – пытался смягчить я, – в жизни всякое бывает, вот и вы в последнее время вроде окрепли…

В глазах Насонова на секунду зажегся прежний саркастический огонек:

– Бывает, конечно, всякое, но моя Машка (так я узнал имя его новой жены) – девка

здоровая и, как покойная Анна Григорьевна, покинувшая меня на произвол судьбы, надеюсь, не подведет. Молодая – не молодая, а уже двух мужей схоронила. Причем, я

специально навел справки, все сделала по высшему разряду. (При этих словах, надо

признаться, у меня екнуло сердце: моя нынешняя жена, кажется, прошла похожую

школу…)

Конечно, жить с такой молодухой в мои годы не сильно сладко, – задумчиво

продолжал он, – эта пылкая дурища – не моя беспрекословная Анечка. Зато квартира у

меня хорошая, так что интерес ее ко мне крепкий и – слава Богу…

***

Лично для меня судьба этого человека, то боровшегося с ветряными мельницами, то отстаивавшего их право все переламывать вокруг; портившего себе кровь по пустякам

и охотно пившего ее у других; ничего путного, кроме жалоб, не писавшего и тихо, вослед

своим гонителям, ушедшего в небытие, – в высшей степени поучительна. Ему удалось

своей жизнью опровергнуть распространенное заблуждение, что ничего на тот свет

захватить с собой нельзя.

Чепуха! Александр Абрамович умудрился забрать туда все: незаурядный ум и

блестящее знание истории в ее наиболее сложном, сравнительном, варианте; непревзойденное мастерство рапирных реприз и редчайшее умение видеть значительно

дальше и глубже других; с лету понимать суть вещей и мгновенно отличать главное от

второстепенного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное