Читаем Записки несостоявшегося гения полностью

глазками, этот Сихно стал с какого-то времени, чем бы он ни занимался – стоял на посту, например, или дежурил по роте – совершать странные повторяющиеся движения рук: вроде ловить левой ладонью большой палец правой руки. Такая вот странная причуда.

Разговаривает с кем-нибудь и, будто забывшись, начинает ловить большой палец. Схватит

– отпустит, дернет снова – и опять отпускает…

Ребята стали замечать и посмеиваться.

– Что это ты делаешь? – спрашивали его. – Да так, ничего, ловлю палец… – застенчиво

признавался он.

Однажды, дневаля по казарме, Сихно стандартным отданием чести приветствовал

зачем-то заглянувшего в роту начштаба майора Сердюкова, а затем, вперишись в

начальство взглядом, стал как бы нехотя, по новой своей привычке, ловить неуловимый

палец. Когда он повторил этот жест в седьмой или десятый раз, безмерно удивленный

майор спросил у сопровождавшего его дежурного офицера, что случилось с дневальным, на что тот, уже знакомый с этой причудой, с легкомысленной улыбкой ответил:

– Да

он у нас так палец ловит!

Лучше бы он так не отвечал…

– Какой палец? Зачем его ловить? – выдавил из себя побагровевший майор. – Вы

что – дурака из меня делаете? Да я вас, блядь, сейчас обоих на губу отправлю! Будете там

пальцы ловить друг у друга!

Все это время перепуганный Сихно, с жалким взглядом битой дворняги, тем не

менее, продолжал делать руками начатое, сильно ускорив темп почему-то. Его лоб

покрылся крупными каплями пота, на шее и у висков вздулись синие жилы, казалось, он

вот-вот рухнет на пол.

Сердюков опасливо оглянулся по сторонам и, повертев в сторону дежурного

офицера у виска пальцем, отправился докладывать командиру о невиданном

происшествии.

В общем, попал Сихно вместо гауптвахты в гарнизонный госпиталь, а уже оттуда

– видно болезнь оказалось слишком мудреной – в армейскую психиатрическую клинику в

Ереване. В части, конечно, над этим долго смеялись, а когда через полтора месяца

ловящего палец Сихна комиссовали, некоторые серьезно задумались…

– А ты как считаешь – симулянт он или нет? Что говорят ребята об этом? – спросил

у меня командир. Что я ему мог сказать? Возможно, Сихно и впрямь придуривался, а там

– кто его знает…

Но эта история имела продолжение. Месяца через полтора на имя командира по

обычным гражданским каналам пришло письмо. Писарь Колышев, который обычно имел

дело с гражданской (не секретной) почтой, занес его ко мне. На конверте был указан

обратный адрес и под ним неразборчивая подпись. Я внимательно рассмотрел

фотографию, кроме которой ничего в конверте не было, прочитал надпись на обратной

стороне и отправился к командиру.

Боже, как кричал мой уравновешенный, армейской выдержки командир, когда

увидел фотографию улыбающегося во весь рот Сихно, выставившего перед собой руки в

знакомом нам жесте: кисть левой держит большой палец правой, и прочитал сзади

надпись:

– «Наконец-то я, товарищ командир, словил его и теперь никогда не отпущу!»

56

Я даже не на шутку испугался, что его хватит инсульт; говорят, от подобных

потрясений такое бывает. А уже через полчаса я писал по поручению командира

ходатайство военному прокурору Одессы о необходимости признать заболевание Сихно

фиктивным и возбудить против него уголовное дело по факту явной симуляции, или

немедленно вернуть для прохождения дальнейшей службы в Ленинакан. К ходатайству

была заботливо приложена фотография остроумного симулянта.

– С кем решил шутки шутить, мерзавец! – нервно потирал руки мой подполковник.

Ответ Одесского военного прокурора пришел к нам уже после Нового года и занял, буквально, пять строчек:

«Экспертной комиссией Медико-Санитарного Управления Одесского военного

округа установлено, что бывший военнослужащий С. страдает навязчивой

психопатической манией, выражающейся в том, что он не может отпустить большой

палец правой руки, что делает невозможным прохождения им дальнейшей воинской

службы в рядах ВС СССР».

Командир долго в недоумении разглядывал ответ, затем как-то подозрительно

посмотрел на меня, ухмыльнулся в свои прокуренные рыжие усы и приказал никому в

части об этом не рассказывать.

Все-таки уметь ловить палец – дано не каждому!

=============

СПИ СПОКОЙНО, МОЙ НЕЗНАКОМЫЙ БЛАГОДЕТЕЛЬ

Трудно назвать три года службы в армии лучшими в моей жизни, но уж худшими –

язык не поворачивается. Призван был я в 1964 году, демобилизовался в 1967. Помню, как

меня провожали в военкомат перед убытием. За два дня до этого в армию ушел мой

приятель Валера по прозвищу Китаец. Его он получил в пятом – шестом классе за то, что, выходя на улицу, любил громко хвастать:

– Видите, какие у меня красивые желтые ботинки? – Это китайские, батяня по случаю

купил… – А брюки вельветовые – тоже китайские. Маманя с работы принесла… И

фонарик, бьющий точным пучком – тоже китайский… И белая сорочка китайская… Все

китайское!

То были времена, когда страна дружно распевала «русский с китайцем – братья

навек!». Таким образом мой рыжий дружок с соседнего двора раз и навсегда стал

Китайцем, и в минуты особого расположения мы называли его Дэном Сяо и Хер Чин Хоу, на что он никогда не обижался.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное