Читаем Записки несостоявшегося гения полностью

Накануне его отъезда мы пили с ним целую ночь у меня дома, понимая, что скоро не

встретимся. Изредка заходила к нам сонная мама, волнующаяся, как бы чего не случилось

с детками, решившими в знак дружбы освоить две бутылки водки. Напрасно. Одна у нас

осталась целой и невредимой, её я заберу с собой в свой «сабельный поход».

Валера жил по-соседски. Его мать работала на почте, а отец – военный пенсионер, седой одноногий инвалид, давно и прочно пьющий человек. С детства помню, как он

размашисто и резко передвигался на костылях с закатанной брючиной на левой

отсутствующей ноге. Работал он в артели инвалидов. Бывал всегда небрит, не очень

опрятен, в общем, представлял собой неприглядное зрелище. И вы поймете, как мне было

неловко, когда он предложил провести меня в военкомат, мол, всех провожают папы и

мамы, а ты пойдешь в некомплекте.

Посоветовался с мамой, она равнодушно бросила: – Хочет человек, пусть идет!

Чувствовалось, что этот разговор ей неприятен.

57

Наутро Валерин отец нас удивил. Мы подошли к военкомату втроем: мама, я и

пожилой подполковник на костылях, в наглаженной военной форме и с множеством

наград. Тщательно выбритый и с резким запахом «Шипра». На призывников и снующих

по двору работников военкомата эта живописная картина произвела впечатление. Они

уважительно козыряли фронтовику, вынесли ему стул, окружили вниманием. Мне было

приятно – такой батя! Наверное, поэтому меня назначили командиром отделения на время

поездки. Я сдуру возгордился – знай наших!

Мама стояла, как лишняя на этом празднике войсковой жизни. Теперь я ее понимаю и

жалею, сколь многого не доходило до меня в те годы.

Про свою армейскую жизнь я уже писал; со второго года служил в штабе, общался с

интересными людьми, возможно, поэтому она была наполнена занятными, на мой взгляд, эпизодами. Расскажу про такой.

Как-то командир меня спрашивает: – Чем занимаешься, Бронштейн, после обеда?

Я был кодировщиком, свободного времени навалом, бодро отвечаю: – Чем надо, тем и

займусь, товарищ полковник!

– Есть к тебе одно дело. Был у нас в части такой майор Тарасов, зам по тылу, хороший

мужик, фронтовик, трудяга. Не повезло ему – рак мозга, сгорел в считанные месяцы.

Осталась семья, жена и две дочки. Не захотели они в Армении жить, уехали на родину, в

Саратов. А здесь могилка. В общем, дам я тебе точный адрес захоронения, возьми с собой

кого-нибудь из приятелей, лопату, грабли, приведите ее в порядок.

Получаем инвентарь и идем с Валерой Мечиком, моим армейским приятелем, на

кладбище, благо, оно находится в десяти минутах ходьбы от части. Могилу нашли быстро, неподалеку от входа. Жалкое зрелище, заросшая бурьяном, давно некрашеная оградка.

Стали работать. Дело было летом, жара, сняли гимнастерки, хочется пить…

А рядом бурлит жизнь: там и там у могил группки людей – поминают своих

близких. Выпивают, громкие разговоры темпераментных кавказцев. А мы в полном

одиночестве, грустные, только пот блестит на взмыленных спинах…

И вот подходит к нам чернобородый мужик с соседней могилы, обращается:

– Ара! Кончай работать, папина могила – как новая, иди к нам, помянем русского

офицера!

Переглянулись мы с Валерой, замялись, а он настаивает: – Давай, ребята, мы наших

защитников уважаем, помянем и вашего, и нашего папу!

Оделись, прихватили с собой инвентарь, пошли. Нас расспросили, кто был

покойный, кем служил, и подсовывают стаканы – Выпьем за вашего папу, пусть ему

хорошо лежится в нашем Карастане!

На столике у могилы разложена такая еда… В армии мы такого никогда не видели, да и дома, правду говоря, тоже редко. Выпили раз и другой, смотрят на нас с

расположением, подсовывают лучшие куски. В общем, попав часть, мы уже не ужинали, старались держаться на ногах ровно, отворачивались от офицеров, чтоб не глушить их

знакомым запахом. Гостеприимные и щедрые люди живут в Армении!

Доложил командиру, что дело сделано, могила приведена в порядок. Вот только

оградку бы надо еще подкрасить – напрочь заржавела.

Получаем на следующий день краску и кисти, и снова на кладбище. Стоим, красим, вокруг люди, но уже другие. И что вы думаете, не прошел и час, как к нам подходит

немолодая супружеская пара и зовет к себе помянуть нашего папу…

Майора Тарасова мы с Валерой так полюбили, что решили взять над его могилой

шефство, о чем я доложил командиру. Мол, надо прибирать могилку хотя бы раз в месяц.

Он довольно посмотрел на меня и сказал: – Молодец, Бронштейн, рад, что в тебе не

ошибся. Объявляю Мечику и тебе благодарность, с увольнением в выходные в город.

***

– Уважаемый Иван Петрович Тарасов (1919 – 1965)! Спасибо Вам за то, что в течение

полутора лет Вы разнообразили наш с Валерой рацион, но поверьте, мы очень старались, 58

чтоб Ваша могила была самой ухоженной! А перед демобилизацией я не забыл рассказать

о Вас секретчику Коле Оленину и предложил принять эстафету любви и уважения к

ушедшим. Командир одобрил мой выбор, и у могилы фронтовика появились новые

достойные сыновья. Интересно, кто сейчас, через полвека, ухаживает за Вашей могилой?

Так же тщательно и добросовестно, как мы когда-то?

=============

ЭТО ЖИЗНЬ (любовь не любит испытаний)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное