Записки несостоявшегося гения

Некоторые находят ее причины в том, что в их доме хранились сокровища, привезенные

старшим Пасечным с войны. Расскажу лишь про то, что видел собственными глазами.

Незадолго до окончания института мне довелось побывать у них в гостях, там я провел

одну из интереснейших ночей в своей жизни.

Теперь я понимаю, что Сережа, не один месяц приглашавший меня к себе в гости, делал

это, чтобы показать родителям, что он не вовсе уж законченный шалопай, вот какие у него

есть взрослые серьезные друзья: комсорг факультета, член партии, что там еще… Не

знаю, достиг ли он своей цели, но его отец, встретивший меня поначалу суховато, спустя

некоторое время увлекся беседой и даже стал угощать меня домашней наливкой, а после

того, как мы плавно вошли в русло темы условности ценообразования художественных

произведений, стал почему-то демонстрировать семейные раритеты. Для начала он

поинтересовался, что мне известно о живописце Иванове. После моего затянувшегося

молчания Петр Иванович показал небольшую, сантиметров 40 на 40, картину, пояснив, что это фрагмент головы Иоанна Крестителя, Предтечи, из известной картины этого

художника. Удивляясь моему вежливому равнодушию, он сообщил, что одна лишь

экспертиза подлинности этой картины, произведенная в специальной лаборатории в

Ленинграде, обошлась ему в три тысячи рублей.

– Сколько же тогда стоит сама картина? – не сдержался я, и старший Пасечный, довольный, что, наконец, пробудил интерес к своему шедевру, многозначительно покачал

головой. Отец и сын переглянулись. Мне стало обидно, что голопристанские

интеллектуалы, переведя разговор на доступную для гостя тему денег, тонко подчеркнули

мой жалкий уровень восприятия прекрасного. Вот с этого момента и пошел у нас

разговор, затянувшийся почти до утра.

Конечно, в плане образованности мне до этой парочки было далеко. Но находить слабые

звенья в свободной полемике я умел тоже. Поэтому небрежно поинтересовался: почему

стоимость подлинника в изобразительном искусстве в сотни раз превышает цену

подделки? Странно как-то: эксперты с помощью спектрального анализа и других научных

изысканий с огромным трудом (и не всегда верно!) определяют подлинность

произведения. По сути, подлинник и подделка – абсолютно одинаковые картины, но тогда

почему одна стоит целое состояние, о чем даже не мечтал художник при жизни, а другая –

пшик, дешевая поделка?! Честно признаем, что мастерство художников, как в первом, так

и во втором случае, абсолютно одинаково. Труда для изготовления картины у

фальсификатора тоже пошло не меньше, даже, скорее, больше, так как он был наверняка

скован заданными настоящим творцом параметрами, да еще и требовалось решить

проблему древности холста, на чем чаще всего спотыкаются имитаторы. Значит, все эти

навороты – тра-ля-ля… Так себе, красивые слова. За которыми ровным счетом ничего не

73

стоит. Просто люди сговорились считать кого-то классиком, его творчество – бесценным, и пошло – поехало. Концов уже не найти. А если хотите, можно объяснить по-другому.

Разница между двумя работами, настоящей и поддельной, заключается в том, что в

первом случае – картина выполнена согласно творческому замыслу маэстро, во втором –

всего лишь копия. Пусть и совершенная. И вывод: разница в стоимости – это плата за

идею! Другими словами, цена произведения искусства – это условность, условность и еще

раз условность. Вот почему мне неинтересны эти игры, пусть простят хозяева мою

бестолковость. Эта голова мне говорит лишь о том, что на деньги, вырученные от ее

продажи, можно прожить несколько лет. Простите…

Боже мой, что тут началось! Сережин отец пришел в необычайное волнение. Он, аки лев, защищал высокое искусство, но я стоял на своем. Тогда он принес еще пару работ. Как

сейчас помню: маленькая картинка, чуть больше ладони, на ней зеленый лужок, на

котором пасутся небольшие коровки, да на заднем плане крестьянское строение, мыза, что

ли. Голландская живопись, 16 век, стиль точечного рисунка маслом. Назвал и художника, но имя опять мне ничего не сказало. А еще через час в ход пошла тяжелая артиллерия: отец велел Сереже принести какие-то «инкабулы».

Таких книг, которые принес мой товарищ, я никогда не видел. Две или три из них были в

старинных кожаных переплетах, громоздкие тяжелые фолианты. Он открыл застежку, и я

увидел пергаментные желтые листы, исписанные ломким готическим почерком вручную.

Я подумал, откуда у них такое богатство, но промолчал. Сейчас, когда я пишу эти строки, снова спрашиваю себя: зачем мне все это показали? Какой смысл был открывать

семейные сокровища постороннему человеку? Впрочем, сегодня, когда я лет на 15 – 20

старше Сережиного отца в 1972 году, и вспоминаю себя пятидесятилетнего – пацана

молодого (!), начинаю понимать, что у меня тоже бы вызвал возмущение гонористый

наглец, который, походя, развенчал всю систему ценностей, выработанную художником

за десятки лет соприкосновения с миром прекрасного.

Слушая наш спор, Сережа был счастлив. Его глаза горели. Гость оказался на уровне: сумел «завести» отца. Вот какие нынче у него друзья…