Записки нетрезвого человека

После моей первой пьесы "Фабричная девчонка", обруганной и захваленной, пьеса "Пять вечеров" казалась мне незначительной и несоциальной. Но Товстоногов попросил показать ее. Сам Товстоногов! Мне было совестно, но на вторичную его просьбу - осмелился показать.

Однако Георгий Александрович принял ее и сказал, что будет ставить спектакль "с волшеб-ством". А волшебство состояло вот в чем: о людях с "неустроенными судьбами" - такой появился обвинительный термин, о женском одиночестве - "одинокая женщина", и такое появилось начальственное обвинение, о многом, о чем тогда не принято было говорить со сцены, Товстоногов решил рассказывать так подробно, чего вовсе не стоили эти жалкие персонажи, с такой интонацией, сочувствием... В наш адрес обрушилось и такое: "злобный лай из подворотни", "взгляд через замочную скважину", что "он (я) вбиваю клин между народом и правительством..." (Фурцева). О таком в те времена не принято было говорить со сцены.

На застольных репетициях с Георгием Александровичем было мне, как и актерам - легко. Если ему что-нибудь нравилось, он гоготал. Сначала я думал, что в театре потому его и звали Гога.

Когда он вывел актеров на сцену, было еще лучше. Мне говорили, что обычно он сверялся с пьесами,- кто куда пошел, кто на что сел. И просил автора внести в пьесу поправки. А тут - он давал актерам указания, советы, предложения - опережая текст пьесы, да так точно! Потом лишь заглядывал в страницу и оказывалось - да, так и следовало по пьесе! Он даже взял на себя роль автора, сопровождающего действие. "Эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов..."

И все же, когда на прогоне спектакля мне дали рулончик билетов для знакомых, перед входом в театр я, смущаясь, предупреждал: "Не стоит смотреть, это случайная, маленькая пьеса, не получилась..." Но кто мог уйти со спектакля Товстоногова!

Вот уже и близится время прощаться с моим театром двадцатого века.

Я полюбил его неистово еще в школьные предвоенные годы. Низкорослый желтенький домик на Таганской площади (филиал Малого театра - теперь театр на Таганке). Спектакль "Без вины виноватые". И горло стиснулось в ниточку, и слезы, слезы... Я еще раз прорвался на этот спектакль, и снова - слезы, и в третий раз - опять... Потом выяснилось, что есть МХАТ! "У врат царства" Ибсена, где заглавную роль играл Качалов! "Дни Турбиных"... Уже и Хмелева мы не увидим.

Тошно было видеть спектакли о войне. К примеру это: стук каблуков, кирзовых сапог по деревянным доскам сцены. А где - глина, снег, болота?..

Когда кончилась бесконечная война, я получеловеком вернулся "в гражданку". Двадцатый век перевалил на вторую свою половину. А театр? Впервые после войны я ринулся в театр. Блистаю-щие ярусы, очень хорошие артисты... а театра на сцене нет! Он был убит войной. Долгие годы он пытался ожить. Это сразу же пресекалось начальством. Олег Ефремов говорил мне:

"Если меня посадят, ты будешь носить мне передачи, если тебя посадят, я буду носить тебе передачи".

Но далее начались отдельные взрывы: театр Товстоногова, театр Любимова на Таганке, театр Эфроса. А теперь - это всем знакомо - Марк Захаров, Олег Янковский, Александр Абдулов - любимые мои. А в зале - "новые русские" с сотовыми телефонами.

Появились театрики и в подвалах - ростки двадцать первого века. Печальные или нет? Не известно.

Утренние эти рюмашки, возможно, все же сказываются отрицательно. Надо сосредоточиться, иначе вообще может получиться непонятное. Проверка. Записываю мысли в порядке поступления.

Народ привык к страху больше, нежели к другим чувствам. Скажем, во время съезда депутатов Верховного Совета (1989 г.), впервые совсем демократического, обнаружилось: что глава прави-тельства побаивается Политбюро и вообще мощного партаппарата. Но кроме того оказалось, что что-то грозит и со стороны депутатов. Которые боятся мнения о себе своих избирателей. Которые боятся возобновления бесконтрольной власти упомянутого аппарата. Который боится порвать свою связь с... (коррупция). И все боятся разоблачений, которые могут зайти слишком далеко. Россия начала побаиваться присоединенных республик, то есть, как говорится, добровольно присоединившихся, которые, наоборот, боятся России, которая первая из равных. Тем более, что есть опасение, что сопротивление этих добровольных республик все усиливается и приводит уже вот к чему, я имею в виду Грузию, и Карабах, и Прибалтику и т. д. А теперь даже правительство поняло, что надо считаться даже со своим собственным народом, а то мало ли что, распоясался. Который в свою очередь боится никак непреодолимой бюрократии и бесконтрольной власти аппарата, которому приходится опасаться возбужденных депутатов, которые боятся мнения о себе своих избирателей, которые боятся...