Записки нетрезвого человека

В „Жизни Федора Кузькина“ на тоненьких березовых шестах, наверху парила деревушка: маленький овинчик, клубик, церквушка… К такому шестику в начале спектакля подходили с двух сторон Кузькин (Золотухин) и его жена (Славина). Они спели частушечку, поцеловались и из-за кулис вышел маленький мальчик. Спели еще куплет, поцеловались — из-за кулис вышел еще один, поменьше, стал рядом с первым. Семь раз поцеловались — семь ребятишек, один одного меньше встали рядышком. Когда Кузькина судит начальство — длинный ряд скрепленных стульев, висевших над порталом сцены, специально для начальства спустился сверху… Вспоминаю об этом потому, что спектакль был запрещен, и увидеть его нельзя.

Спектакль по стихам Вознесенского „Берегите ваши лица“. Я был на генеральной репетиции. Любимов сидел с микрофоном за режиссерским столиком в зале. Было задумано, что так же он будет сидеть и на спектаклях, руководя, останавливая в случае нужды и исправляя представление. По одну сторону прохода сидели руководящие работники министерства, принимавшие спектакль, по другую — несколько друзей Любимова. Актеры и актрисы в черных трико, видимые силуэтами, пели песню, в которой были слова: „Запрещаем запрещать!“ Слова по тем временам крамольные. Потом на сцене загорался свет и оказывалось, что это поют американские студенты, на груди у девушек висели плакаты: „Люблю Кеннеди“, „Не будем раздеваться“ и подобные.

Любимов красивый, седой, с припухшими светлыми глазами оборачивался то к нам, то к начальству и кричал азартно и радостно в микрофон: „Запрещаем запрещать!“ Потом — актерам: „Стойте! О ком вы? О чем? Пойте так, чтобы было понятно, кому запрещаем, что запрещаем! Еще раз, свет!.. Начали! Запрещаем запрещать!“ — снова и снова кричал он, оборачиваясь, то к нам, то к начальству… Но спектакль запретили. Правда, не сразу. Сначала дали замечания и указания к исправлению. Но Вознесенский сказал, что у него есть кореш в ЦК Комсомола, тот посмотрит и отменит все замечания. Кореш посмотрел, и спектакль запретили.

В финале актеры выносили с двух сторон сцены, из-за кулис два широких зеркала. Они соединялись в одно огромное, направленное в зал. Каждый мог увидеть в нем свое лицо. Актеры пели песню, где были слова: „берегите ваши лица“ — о том, как надо оставаться собой, не терять себя. И было тяжело и больно видеть свою физиономию в зеркале, и знать, что и ты не остался собой, и терзаться тем, что сделала с тобой жизнь.

Каждый раз, в каждом новом спектакле театр на Таганке победно торжествует над тем, что, однако, прочно существует. Каждый раз театр радостно уничтожает то, что, однако, неуничтожимо» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 63–64).

Спектакль «Час пик» по повести Ежи Ставинского был поставлен в 1969 году.

Ежи Ставинский (1921–2010) — польский писатель, сценарист, кинорежиссер.

Спектакль «Живой» по повести Б. Можаева «Из жизни Федора Кузькина» (1966) был поставлен Любимовым в 1968 году, запрещен, возобновлен 23 февраля 1989 года.

Можаев Борис Андреевич (1923–1996) — писатель.

В набросках Володина сохранилось эссе «Девять сестер», посвященное любимовской постановке пьесы Чехова «Три сестры»:

«Спектакль в новом помещении Театра на Таганке. С правой стороны огромный зеркальный квадрат в стене. Видим себя. Духовой оркестрик заиграл армейский марш. Зеркальные сегменты сдвинулись, поехали в разные стороны — открылось великанское окно в Москву, на купы деревьев, за ними купола церквушек, пахнуло теплым ветром. И покатились слезы. Потому что это было воспоминание об армии, где было воспоминание о Москве как о юности, как о жизни. Когда мечталось: „В Москву! В Москву!“ В противовес бездуховной смерти в армии мирной и смертям войны. Слезы лились в тоске по той Москве, по тому миру, счастью, мучениям. А затем зеркальные сегменты сдвинулись и на сцене стала видна казарма, солдатские койки, байковые одеяла и вдоль всех стен — солдатские рукомойники, а вход из-за кулис на сцену загорожен беленым сортирным заборчиком с зеленой полоской.