Записки нетрезвого человека

В тридцатые годы герой романа Эренбурга Володя Сафонов, любивший математику и Пастернака, был странным, неполноценным, почти враждебным жизнерадостной комсомольской массе.

См. комментарий к ЗНЧ. С. 331–332.

Перестал понимать: как жить?

Прозой пересказ стихотворения «Первый раз в жизни перестал понимать, как жить…» — Ст-19. С. 114.

Загадочный случай — на пятом году перестройки секретарь нашего обкома партии сказал в своем докладе на партактиве, который транслировался по телевидению, что — будем закручивать гайки. Пора. И т. д.

С 1989 по 1991 год первым секретарем Ленинградского обкома партии был Борис Вениаминович Гидаспов (1933–2007).

С. 179

Жители двух Берлинов ринулись в проломы стены, которая казалась вечной…

9 ноября 1989 года правительство ГДР объявило, что открыт проход через контрольно-пропускные пункты (КПП) Берлинской стены, с 1961 года разделявшей Восточный и Западный Берлин. Спустя несколько дней стена была разрушена.

Душа, однако, дожила до мира. <…> Вот с этой, усталой, и живу.

В набросках: «Сначала она пылала. И была за это исключена из пионеров и позже из комсомола. Потом попала в прокрустову армию, и там ее проучили. Но видимо, было решено, что недостаточно, доучила война. Она сделалась в точности похожей на все другие солдатские души — компактной, готовой в любой момент прекратить свое существование, потому что рано или поздно, все равно придется. Потому что возможность дожить до мира казалась несбыточной, как существование загробной жизни. Однако дожила. Правда, мир получился не ослепительный, как ожидалось, а почему-то тусклый. Словно бы изнанка войны. Душа тогда захирела, стала почти невидимой глазу. Зато потом, когда началось время потешных надежд — шестидесятые годы — она вдруг снова начала полыхать, да так, после долгого анабиоза, активно, что ей за это влетело. Ее топтали и поносили. Это было бы даже и увлекательно, но, к сожалению, приустала она. И принялась уклоняться от этого грома и звона, пыталась сбежать с этой выставки, смотаться с этой трибуны. И вот теперь, когда становится неловко за многое, что она делала в громе и звоне потешных надежд, она обращается в нечто, не имеющее очертаний. Становится безразличной к тому, что было так важно прежде. И это все происходит не только с нею, но со многими душами вокруг» (ОРК ГТБ. Ф. 18. Л. 37).

См. стихотворение «Душа моя, ты все еще такая же…» — Ст-19. С. 157.

В сороковом году наш полк…

Прозой пересказ стихотворения «Воспоминание о сороковом годе…» — Ст-19. С. 54.

В конце шестидесятых примерно годов я написал пьесу о стране, где живут шестьдесят семь человек… <…> В пьесе было про то, что у нас произошло сейчас и называется «перестройка». Однако там была и такая сцена, где все возвращается к прежнему. Я ее вычеркнул, и года два назад эту пьесу легко напечатали.

Речь шла о пьесе «Дневники королевы Оливии» (1966). При публикации под названием «Кастручча» (Театр. 1988. № 5) сцены, «где все возвращается к прежнему», сохранены.

С. 180

Как хорошо начались, как хорошо взорвались эти новые годы!

См. ЗНЧ. С. 80 и стихотворение «Здесь перестроек механизмы…» — Ст-19. С. 168.

Рассказ о том, как мы с женой и сыном…

Прозой пересказ стихотворения «Рассказ о том, как мы с женой и сыном…» — Ст-19. С. 147.

С. 181

«Давно уже я не справляюсь…»

Стихотворение — Ст-19. С. 209.

Свобода.

Это слово будут писать на отдельной строчке…

Стихотворение — Ст-19. С. 166.

Стихотворению созвучны размышления Андрея Тарковского:

«Свобода, предоставленная человеку ХХ столетия, атеисту и властителю мира, оказывается для него гибельной. Он не может существовать с миллионом возможностей, гаснет, не собравшись, не осуществившись. Он начинает ощущать тоску по неким ограничивающим шорам. В пустоте, в невозможности опереться на общую идею художники блуждают как сироты и думают: почему же мы так измельчали? <…>