Записки незаговорщика

«Мы же видели поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы — такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать».

Корнелий Тацит. Жизнеописание Юлия Агриколы.

Wahl ist Qual. Deutsches Sprichwort.[8]

Комитет по делам печати — это, в сущности, высшая книжная инстанция; он имеет право наложить вето на любое издание. Впрочем, запретить книгу или, во всяком случае, помешать ее выходу в свет — могут многие. Снизу вверх это:

— редактор

— заведующий редакцией

— главный редактор

— первый рецензент

— второй рецензент

— директор

— цензор (сотрудник «Главлита»)

— райком или обком КПСС

— Комитет по делам печати РСФСР

— Комитет по делам печати СССР

— Отдел пропаганды или

— Отдел культуры ЦК КПСС

— КГБ

Двенадцать Сцилл и Харибд на пути книги! Удивительнее всего, что каким-то книгам все же удается проползти. Советские литераторы к своим Харибдам привыкли — может быть, нам даже было бы пресно, не подстерегай нас на каждом шагу опасность:

Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья…

Какие уж там «неизъяснимы наслажденья»! Но в постоянном хождении по самому краю есть напряженность. В игре с загадочным противником возникает азарт. И ведь на карту всегда ставится самая крупная ставка: всё. Да, каждый раз я ставлю всё. Не менее.

Дорогой французский коллега! Ты недавно мне рассказывал, как твою книгу не захотел издать Лаффон, хотя предварительные переговоры велись именно с ним. Поссорившись с издательством Лаффона, ты пошел к Гали-мару. Там не поладил, разошелся мнениями и вкусом с каким-то сотрудником, читавшим твою рукопись; попробовал в «Сёй»; не получилось и там. Книгу твою, не нашедшую себе пристанища во всей Франции, выпускает швейцарский издатель (а мог бы и бельгийский, и канадский). Во все время, пока ты вел эти переговоры, ты, мне кажется, был легок, свободен, весел, и, как всегда, ни на миг не терял свойственного тебе изящного достоинства. Унижаться перед Лаффоном? Это не могло тебе притти в голову, ты с издательством — партнер равноправный, гордый и, главное, свободный. Захотел — пришел, захотел — ушел. Захочешь — придешь опять. Рассказывают, что когда Ю. Тынянов опубликовал свой первый исторический роман «Кюхля», Маяковский встретил его словами: «Тынянов, давайте поговорим как держава с державой». Так вот, ты, мой дорогой француз, ты — держава, и никто твои права и твое достоинство ущемить не может. При любых обстоятельствах у тебя сохраняется свобода — свобода выбора. (О, я прекрасно знаю, что и ты, мой французский друг, далеко не свободен: твоя зависимость экономическая. Один из твоих соотечественников имел основания написать в 1974 году, обращаясь к писателю советскому: «У вас дерзким умам затыкают рот; у нас их подвергают бойкоту — коммерческому, финансовому, экономическому…» Однако всё это есть и на Востоке, и такой бойкот — полбеды; он преодолим. Вот когда к нему прибавляется бойкот внеэкономический, полицейский, тогда — выхода нет, и писатель оказывается рабом.)