Записки незаговорщика

Адвокат: Справку, которую вы написали о Бродском, разделяет вся комиссия?

Воеводин: С Эткиндом, который придерживается другого мнения, мы справку не согласовывали.

Адвокат: А остальным членам комиссии содержание вашей справки известно?

Воеводин: Нет, она известна не всем членам комиссии.

Не всем. Точнее говоря — никому, кроме Воеводина. Еще точнее — официальная справка, переданная в суд от имени официальной комиссии Союза писателей, оказалась фальшивой.

Потом выступал общественный обвинитель Сорокин — он произносил пустые напыщенные фразы и бранился. «Бродского защищают прощелыги, тунеядцы, мокрицы и жучки» — возглашал он (а ведь Бродского защищали Шостакович, Ахматова, Маршак, Чуковский…), и угрожающие добавлял: «надо проверить моральный облик тех, кто его защищал…»

Во время речи прокурора произошло два эпизода, и оба с моими соседями. Справа от меня сидел известный ученый-экономист, историк, дипломат Евгений Александрович Гнедин. Когда Сорокин стал оскорблять защитников Бродского, старик Гнедин не выдержал и крикнул: «Кто? Чуковский и Маршак?..» Двое дружинников протиснулись к нему, силой подняли его со стула и, скрутив за спиной руки, вывели из зала. Потом Е.А. Гнедин рассказал, что его затолкали в машину, отвезли на другой конец города и выбросили вон. Но он был привычный — у него было за плечами около двадцати лет каторжных лагерей.

Слева от меня сидела и писала Фрида Вигдорова. Внезапно, уже в конце речи обвинителя, судья крикнула:

— Прекратите записывать!

К Вигдоровой направились двое дружинников, видимо, намереваясь отнять у нее блокнот. Я схватил его, заложил во внутренний карман и скрестил на груди руки. Дружинники прочли на моем лице такое бешенство и такую решимость сопротивляться, что, не имея разрешения на устройство драки в зале суда, отошли в сторону.

От защитницы, Зои Николаевны Топоровой, требовалось немалое мужество, и она проявила его. Она показала полнейшую немотивированность обвинений, фальшивый характер воеводинской справки, некомпетентность всех без исключений свидетелей обвинения (которые дают показания на основании каких-то документов, непонятным путем полученных и непроверенных, и высказывают свое мнение, произнося обвинительные речи), а также некомпетентность самих судей (не являющихся специалистами «в вопросах литературного труда») Адвокат со всею несомненностью показал и доказал, что

— материалы обвинения неосновательны или фальшивы,

— подсудимый не тунеядец.

Речь адвоката убедила всех, — даже, кажется, наиболее непредвзятых и разумных из числа сезонников. Суд удалился. Нам же представлялось, что обвинительный приговор невозможен, — это было бы слишком скандально.

Пока судьи совещались, публика толпилась в коридорах. Фрида Вигдорова записала — и это одна из самых блестящих страниц ее репортажа:

РАЗГОВОРЫ В ЗАЛЕ:

— Писатели! Вывести бы их всех!

— Интеллигенты! Навязались на нашу шею!

— А интеллигенция что? Не работает? Она тоже работает.

— А ты — что? Не видел, как она работает? Чужим трудом пользуется!

— Я тоже заведу подстрочник и стану стихи переводить!

— А вы знаете, что такое подстрочник? Вы знаете, как поэт работает с подстрочником?

— Подумаешь — делов!

— Я Бродского знаю! Он хороший парень и хороший поэт.

— Антисоветчик он. Слышали, что обвинитель говорил?

— А что защитник говорил — слышали?

— Защитник за деньги говорил, а обвинитель бесплатно. Значит, он прав.

— Конечно, защитникам лишь бы денег побольше получить. Им всё равно что говорить, лишь бы денежки в карман.

— Ерунду вы говорите.

— Ругаетесь? Вот сейчас дружинника позову! Слышали, какие цитаты приводили?

— Он писал это давно.

— Ну и что, что давно?

— А я учитель. Если бы я не верил в воспитание, какой бы я был учитель?

— Таких учителей, как вы, нам не надо!

— Вот посылаем своих детей — а чему они их научат?

— Но ведь Бродскому не дали даже оправдаться!

— Хватит! Наслушались вашего Бродского!

— А вот вы, вы, которая записывали! Зачем вы записывали?

— Я журналистка. Я пишу о воспитании, хочу и об этом написать.

— А что об этом писать? Всё ясно. Все вы заодно. Вот отнять бы у вас записи!

— Попробуйте.

— А что тогда будет?

— А вы попробуйте отнять. Тогда увидите.

— Ага, угрожаете! Эй, дружинник! Вот тут угрожают!

— Он же дружинник, а не полицейский, чтобы хватать за каждое слово.

— Эй, дружинник! Тут вас называют полицейскими! Выселить бы вас всех из Ленинграда — узнали бы, почем фунт лиха, тунеядцы!

— Товарищи, о чем вы говорите! Оправдают его! Слышали ведь, что сказала защитница.

Но его не оправдали. Приговор был готов заранее — не знаю, что судьи так долго делали там в совещательной комнате. Они повторили все опровергнутые доводы обвинения и постановили: на основании указа от 4 мая 1961 года — сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда.

Отступление о взбесившейся форме