Волов стал на одно колено и разрядил свое ружье в жандармов; разрядили и мы свои. Как только грянули наши выстрелы и пули подняли пыль у ног лежавших жандармов, мы увидели перед собой уже не людей, а какие-то тени, которые так стремительно перескакивали через высокую ограду конака, что полы их синих безрукавок распластывались в воздухе, словно крылья парящего орла, — как говорится, «хоть монеты на них пересчитывай». Я хочу сказать, что жандармы не бежали от нас, но прямо-таки летели. Выше по течению реки, в той стороне, куда помчался один из перепуганных жандармов, тоже раздался ружейный выстрел: впоследствии оказалось, что это стрелял наш секретарь Тома Георгиев, вышедший из дома в полной боевой готовности. Жандармы пришли в полное смятение: бедняги спотыкались, падали, снова вставали… Они обратились в бегство, бросив свое оружие, если не считать ржавых тесаков, которые путались в их ногах и только затрудняли отступление. Конечно, мы легко могли бы перебить беглецов, но стоило ли тратить время на пустяки? Как я уже говорил, в такие минуты благоразумие исчезает.
Справа от нас тянулся многолюдный базар; тут собрались и местные болгары и пришедшие из деревень турки. Постреляв по жандармам, мы направились к базару, но при виде нас вся толпа, бросив посреди улицы и телеги и скот, опрометью пустилась бежать к дороге на Пазарджик. Казалось, дорогу залило море бараньих шапок, среди которых там и сям плыли, как лебеди, белые чалмы. Двери и ставни лавок захлопывались с таким стуком и звоном, словно на базаре появилась толпа кузнецов и принялась бить молотами по наковальням; и не прошло и двух-трех минут, как площадь перед нами опустела. Заговорщики, пробегая мимо нас с быстротой ветра, успевали только сказать:
— Бегу за оружием!
— Восстание! Восстание! Эй, выходите! Ваши братья из Копривштицы сражаются вот уже пять часов! — прокричали мы и, разделившись попарно, вернулись в город — Бенковский и Волов с одной стороны, Икономов и я — с другой, по пазарджикской дороге.
—
И вот, походив с полчаса по опустевшим улицам, мы вдруг с радостью услышали выстрелы, раздавшиеся в нагорной части города; но кто и почему стрелял, нам было еще неясно. Спустя несколько минут мы встретили на улице Ивана Попова, одного из наших главных работников в Панагюриште. Он был вооружен до зубов, на голове — меховая шапка, за ухом — ветка дикой герани.
— Да здравствует Болгария! — крикнул он и выхватил свой длинный нож.
Мы ответили ему, как подобало. Иван Попов обходил своих товарищей: по его словам, многие решили выйти на улицу, но еще не успели подготовиться. Мы воспрянули духом и, выстрелив несколько раз в воздух, принялись кричать еще громче. Немного погодя на той же улице нам повстречался пазарджикский депутат Соколов, не успевший уехать домой, в Пазарджик: он еле переводил дух и обливался потом.
— Целуйте, братья, сначала мой револьвер, а потом и меня самого! — крикнул он, протягивая нам окровавленный ствол своего револьвера, и рассказал, как недалеко отсюда этим же оружием убил какого-то турка.
— Поздравляем, молодцы, поздравляем! Да помогут вам господь и пресвятая богородица! — кричали женщины из-за ворот, мимо которых мы проходили.
В то время как мы еще сомневались в панагюрцах, спрашивая себя, истинные ли они мятежники, или нет, колокол на одной из церковных колоколен зазвонил необычайно громко. Его монотонный звон, выделяясь среди грома ружейных выстрелов, звучал как-то жалобно: вскоре к нему присоединились глухие удары в деревянные клепала. А выстрелы гремели все чаще: северный ветер нес отголоски революционных песен, звучавших на улицах и то и дело прерывавшихся громкими криками: «Да здравствует!».
Настроение у нас поднималось. От моста мы отошли вдвоем, а возвращались к нему в сопровождении двух-трех десятков человек. Все по-братски целовали и обнимали друг друга: у всех на глазах выступили слезы искренней радости. «Да здравствует!», «Дай вам бог здоровья!», «Помоги вам святой крест!» — вот как приветствовали нас горожане и особенно женщины, которые стали встречаться все чаще и чаще.
—
Толпа на площади росла с каждой минутой: молодые парни, нарядно одетые, с свежей геранью в петлицах и хорошо вооруженные, стекались сюда со всех сторон. Все целовали друг друга: без умолку звонили колокола, гремели вовсю патриотические песни. Над домами уже свистели пули — ведь каждому хотелось испытать свое ружье, поднимался пороховой дым. Собаки бегали, поджав хвосты. Женщины и дети стремились узнать, кто из турок убит, но их не допускали к трупам… Словом, пожар в Панагюриште разгорелся не на шутку.