Цель и предмет отправления моего в Степь состояла собственно в том, чтобы вникнуть в положение и отношение дел, отдаленных от Линии [59]
родов киргизских, действовать внушениями на умы и дух ордынцев, доставить возможно верные и подробные сведения по делам этим, проведать о влиянии бухарцев, хивинцев и англичан и, наконец, стараться о выручке захваченного в прошлом году в плен казака Степанова с женою.Таким образом назначение мое ограничивалось пределами степи, но обстоятельства принудили меня проникнуть далее и побывать даже в самой Бухаре. Строгая зима и глубокие снега были тому причиною, что в течение зимы не было возможности предпринять обратный путь; аулы, расположившиеся уже на зимовку, начинают подвигаться на Север не прежде весны; трудный и дальний путь, холода, недостаток порядочной пищи расстроили здоровье мое, и мне необходимо было собраться с новыми силами, чтобы совершить обратный путь; и наконец, ташкентцы и хивинцы, которые теперь во взаимной вражде, разъезжали большими шайками по всему пространству по ту сторону Сыра [60]
, и если бы я им попался, то, без сомнения, не миновал бы смерти или рабства; все это и заставило меня продолжать путь с тем же караваном, с которым я вышел, до Бухары, а оттуда выехать в такую пору, когда уже мог надеяться примкнуть к аулам, прикочевывающим на лето к нашим пределам.Караван отправился из Орска 9 ноября; надежные товарищи и попутчики мои были: башкир Наджметдин, служивший долгое время письмоводителем при старшине джегалбайлинцев Сютее Исентаеве, и Ша-булат, бухарский купец, выросший в степи — мать его была кайсачка, а отец бухарец — и с давнего времени мне знакомый и преданный. Кроме того, большая часть караванных вожаков были также люди, мне хорошо знакомые. На Иргиз пришли мы, к озеру Калакайчи-Барби, 22 ноября; на пути этом не видали мы ни души. За Иргизом выезжали к каравану иногда кайсаки, но аулов не видали мы до перехода чрез реку Сыр. На урочище Музбиль, которое на картах наших входит в пространство, означаемое названием Кара-Кум, пришли мы 30 ноября. Здесь украли у нас дюрт-каринцы 25 лучших лошадей, о чем говорено будет ниже. На реку Сыр пришли мы 5 декабря; Куван перешли 8-го; обе реки по льду; здесь встретили мы 180 человек хивинцев под предводительством Ходжи-Нияза, пришедшего собирать подати с кайсаков и обобрать караван. Всего было у Ходжи-Нияза 400 человек, но они разделились на отряды. Три дня, до 12-го, провозились мы с этими сборщиками. 17 декабря перешли мы реку Яны, или Кызыл, что одно и то же, хотя географы наши обыкновенно ду. мают, что это две разные реки. 23 пришли мы к роднику Айгыр. Булаку; 27 к Бала-Караку, роднику. в 10 верстах далее от теплого ключа Кара-ата-аулия; 2 января, наконец, пришли в Бухару. Таким образом., путь наш продолжался 54 дня, но в том числе было много дневок и стоянок, а сверх того должны мы были сделать немалый обход, как сказано будет ниже.
Пробыв в Бухаре 45 дней, отправился я 13 февраля обратно, с выступившими в ту пору караванами; 6-го марта пришли мы на реку Куван, 9-го на Сыр, 9-го апреля на Иргиз, а 18-го в Орск. Подробности пути и разные замечания изложены ниже по порядку и по связи предметов.
До 1824-го года хивинцы грабили и обирали кайсаков ежегодно, но положенного сбора с них не было. После неудачного опыта нашего, посылки вооруженного каравана [61]
, хивинцы сделались смелее и стали высылать отряды далее, до самой Сырдарьи, и грабить еще более и наглее. Тогда чумекейцы послали послов и обещались доставлять сами в Хиву закят с тем, чтобы хивинцы уже их не грабили; дело состоялось, и этот порядок длился до 1832 года. Тогда чумекейцы (Утятлеу-бий, отделения Кульбы, и Азнабай, отделения Джильдер) поехали в Хиву, в надежде выслужиться у хана и, поссорившись с однородцами, которые неуравнительно вносили закят, — предложили хану, чтобы он снова посылал сам сборщиков, закятчиев своих, как водилось прежде. Хан только этого и ждал; с того времени хивинцы ездят по Сырдарье, до самого Ак-Мечета Ташкентского [62], где отделяется Куван от Сыра, и грабят беспощадно чумекейцев наших, которые зимуют здесь и прикочевывают на лето к Оренбургской линии между Орска и Верхнеуральска. До этого все ташкентцы, а частию и бухарцы, сбирали с чумекейцев закят тогда только, когда эти слишком близко подходили к пределам их; иначе они оставались свободными. Ныне же насилие это вошло в употребление, и наши так называемые подданные, будучи с нашей стороны освобождены от всякой подати и в то же время подвергаясь, по беззащитности своей, всем произвольным притеснениям и поборам хивинцев, поневоле повинуются им более чем нам и считают себя более или менее подведомственными хивинскому хану.