Речь шла о публикации великолепной главы из ранних редакций «Мастера и Маргариты». Естественно, с обстоятельным, неожиданным по идее и новым по материалу комментарием. Перед этим были письма главного редактора журнала с просьбой прислать «что-нибудь». Мои осторожные телефонные переговоры с ним — с целью выяснить, действительно ему это нужно или он — «просто так». (О, эти редакторские «просто так», усаживающие автора за работу на месяц, два, на полгода — без всяких последующих обязательств.) И подготовленная рукопись, и письмо вот этого Петрова А. Н.: «Присланная Вами рукопись "Над черновыми тетрадями романа «Мастер и Маргарита»" для нас безусловно интересна, о булгаковском же тексте и говорить не приходится. Мы непременно все это напечатаем...»
И вот... В ноябре 1987 года, всего каких-нибудь одиннадцать месяцев выдержав материал, А. Н. Петров любезно присылает мне — отнюдь не для обсуждения, редакторы с авторами ничего не обсуждают — еще недавно мою, а теперь «подготовленную редакцией к печати» работу — с исправлением обнаруженных редакцией «орфографических ошибок» в прозе Булгакова и стилистическими «поправками» в моем тексте.
Никогда не видела Петрова А. Н. Но сразу же представила себе, как, одною рукой держа телефонную трубку и что-то оживленно рассказывая в нее, он другою рукой, небрежно скашивая глаза и покачиваясь на стуле, правит орфографию Михаила Булгакова и мой стиль, не очень-то вдумываясь, что там к чему...
И ошиблась.
Не дождавшись ответа на телеграмму, позвонила. Услышала изумленный голос Петрова А. Н. Телеграмма? Получили, конечно. Ничего не поняли. Надеются, что автор уже одумался. Статья? Сдана в производство. Ну, знаете, булгаковские написания... Ну и что, что традиция... У нас же не академическое издание... (Далось им это «академическое» издание!) Какая стилистическая правка? Разве это правка? Нет же принципиальных разногласий!.. Нет, правил не он. Тут один молодой человек появился, учится, ему дали для практики... Да, хорошо справился — для первого раза. Нет, нет, отменять его правку не будем. Редактор начинающий, еще мальчик, неплохо справился, я не могу его огорчать...
От публикации пришлось отказаться. Нельзя же огорчать «мальчика». Главный редактор потом прислал письмо: «Мне искренне жаль, что между Вами и журналом возникли столь серьезные недоразумения... Мы и сейчас — могу подтвердить это — готовы опубликовать Вашу рукопись, если Вы сочтете возможным учесть пожелания редакции...»
Но это была неправда. Такая дипломатическая формула, позволявшая редакции не платить автору его грошовый гонорар за сорванную работу. Журнал «Нева» был для меня закрыт окончательно и навсегда.
А вот другое письмо — на очень красивом, в две краски, бланке еще более престижного московского журнала «Дружба народов».
«Уважаемая Лидия Марковна! После получения Вашего письма, в котором Вы отвергаете редакторскую правку (за исключением двух небольших сокращений), мы, по согласованию с главной редакцией, вынуждены возвратить Вам статью...»
Собственно говоря, это была не статья. Это был довольно большой блок адресованных мне писем Константина Симонова о Михаиле Булгакове. В какой-то степени кусок моей жизни. Но в еще большей степени — кусок литературной жизни страны: история трудного возвращения из небытия писателя Михаила Булгакова... начало «булгаковедения»... преодоление не только официальных, но собственных непонимания и ошибок...
Все-таки нужно сказать несколько слов о Константине Симонове, иначе будет непонятно.
Я виделась с ним только один раз в жизни — была у него в гостях. Да и то по настоянию Елены Сергеевны Булгаковой. Но отношения были давние, долгие и весьма сложные. Он первый обругал на каком-то высоком совещании мою первую публикацию из Ильфа и Петрова. Это был «Летучий голландец» в знаменитом и соблазнительно бесстрашном первом номере журнала «Молодая гвардия» за 1956 год. «Летучий голландец», так и не вошедший в Собрание сочинений Ильфа и Петрова. Начало жанра публикаций в советской России, взламывания архивов и спецхранов... Я не сомневалась: потому и обругал, что это была удачная публикация.