В это время прибыл в лагерь сам воевода Брацлавский и объявил, что ни на каком другом условии не мог состояться мир, как только на том, чтобы немедленно было отведено войско; равно как и для возвращения крепостей приняты такие условия, чтобы как можно скорее были посланы тем и другим государем к тем крепостям, которые должны быть возвращены, дворяне; и как скоро они прибудут, передающие должны вводить принимающих во владение землею и крестьянами. Между тем те, которые вступают во владение, должны доставить уходящим для перевозки их имущества нужные подводы; когда оне будут доставлены, то на восьмой день после прихода дворян крепость подлежала очищению. В случае, если нельзя будет перевезти чего либо из более дешевых вещей удобным образом, то такие вещи могли быть оставлены за печатью, с тем чтобы при первой возможности быть возвращенными своим владельцам. В этих то именно условиях Замойский видел большое затруднение. Так как в стране, опустошенной непрерывными войнами, естественно оставалось весьма малое количество лошадей, то он понимал, что почти во власти Москвитян будет по своему усмотрению оттягивать возвращение. Однако, чтобы узнать их намерения и вместе с тем выказать им свое доверие, он приказал передать им Остров прежде, чем пришол срок его отдачи; и хотя он понимал, что в том только и заключается вся надежда на получение обратно остальной Ливонии и на прочность мира, чтобы [261] удерживать Москвитян в верности договору страхом осады и близостью войска, однако для того, чтобы они не могли потом утверждать, будто им положено начало нарушению присяги, данной послами, — отозвав отовсюду фуражиров, Замойский приказал всей пехоте с пушками и более тяжелыми военными орудиями выступить вперед к Новгородку (Ливонскому), на расстоянии 8-ми дневного пути, где в крепости и думал все оставить. Отсюда он выслал вперед в разным стороны другие отряды для того, чтобы принять обратно порознь крепости Ливонские; за этими отрядами вслед им шел отряд, служивший для защиты больных, за ним следовали обозы. Сам он с остальным войском, двинулся из-под Пскова в,6-й день февраля. Москвитяне во множестве смотрели на переход войск частию со стен и болверков города, частию с берегов реки и других более высоких мест; они любовались преимущественно последней частью войска, которая, хотя, доходила приблизительно численностью до 24.000 всадников, но однако более обращала на себя внимание их скорее блеском и вооружением и красотой коней, нежели количеством и численностью; большая часть из них были в таком хорошем состоянии, что казалось, будто ничто или мало изменилось у них от перенесенных ими трудностей зимних холодов и продолжительной осады. В таком порядке Замойский перевел войско к Сескелии и к другим соседним селам выше Дерпта, имея в виду, что с этого места ему легко можно будет, если Москвитяне не станут исполнять условий мира, вернуться в Московские пределы, а равным образом отсюда представлялась возможность близкого наблюдения за Перновом; если бы Шведские войска не захотели отступить от него, как им о том было заявлено, то он сейчас же мог принять решение сообразно времени и обстоятельствам, потому что раньше еще, тотчас по заключении мира, он послал с несколькими хоругвями [262] всадников Ивана Лесновольского объявить начальнику города и крепости о том, чтобы тот оставил этот город, как по праву уже принадлежащий королю. Хота Москвитяне получили обратно Остров и даже прошел срок, в который они назначили возвратить Новогродок, однако они нарочно делали проволочки; может быть они ожидали того, чтобы наше войско было распущено, может быть они хотели, чтобы их люди успели достигнуть из более отдаленных крепостей до крайних пределов Ливонии и даже до самых границ Московии и переправить безопасно свои вещи; иначе, по удалении ближайших, последние, находившиеся в Кокенгаузене, Пернове и более других отдаленных местах, могли бы замедлить и подвергнуться обидам и притеснениям со стороны наших. Замойский, видя, что эта проволочка доставляет и ему, и войску величайшее неудобство, приказал уже раньше Уровецкому, послав его наперед с пушками к Новогродку, открыть себе вход в крепость. Последний, скоро вступив в дружелюбные отношения с комендантом, стал потом свободно бывать у него. Спустя несколько времени, прибыл сюда и сам Замойский, вместе с воеводой Брацлавским и 60 приблизительно солдатами, которые за ними поодиночке следовали; на обычный вопрос привратника наши отвечали, что идет сотник, и таким образом Замойский вступил внутрь крепости. Около того же времени туда прибыл Петр Волконский. Со времени переговоров в Заполье, при которых Волконский присутствовал, он знал воеводу Брацлавского и потому с упреком заметил коменданту, зачем тот впустил воеводу, когда говорил, что впустил только сотника; воевода отвечал, что не только он (Брацлавский), но и сам Замойский находится тут. Видя, что комендант смущен этим, Замойский сказал: “ведь все одно, эта крепость была уже потеряна для твоего государя, если бы даже ты не должен был по условиям мира отдать ее добровольно; никакого коварства в этом [263] нет со стороны моей, я пришел сюда, чтобы осмотреть крепость, принадлежащую моему государю”. И при этом он стал уговаривать этого человека уступить. Когда последний стал отговариваться недостатком подвод, то Замойский дал ему известное число из тех лошадей, которые везли пушки. Воспользовавшись ими для вывоза всех своих вещей, московский комендант сдал замок и удалился. Хотя Новогродок представляется небольшим по своей величине, но важен своим соседством с Московской областью и вследствие этого именно обстоятельства хорошо защищен валом, в особенности же тройною стеною и многочисленными башнями и одним замечательным болверком.