Записки о прошлом. 1893-1920

Три часа пути пролетают незаметно. Горы неожиданно начинают понижаться, и вдали между ними виднеется куча домишек. Это Туапсе, конечный пункт дороги. Моря пока не видно, так как это только «Туапсе-товарное». Только отъехав от него несколько вёрст, я увидел над крышами стоявших у станции красных теплушек вместо горизонта голубую стену волшебных красок. Туапсе − маленькая, вся белая станция. Дальше предстоит путь морем или автомобилем по шоссе. Городок состоит всего из трёх-четырёх улиц и десятка греческих кофеен, остальное – дачи, в беспорядке разбросанные между невысокими лесными холмами. Дачи тонут в садах, а сады и горы кругом в сплошном цвету миндаля и абрикосов, их ароматом насыщен воздух. Море спокойно и точно застыло, какого-то необыкновенно нежно-зелёного цвета и совершенно пустынно. Даже как-то странно видеть пустым такое огромное пространство воды, на котором не на чем остановиться глазу. Война даёт себя чувствовать: в порту и на горизонте не видно ни одного паруса, ни одного дымка, мол разрушен снарядами «Гебена». Нестерпимо палящее к вечеру солнце одним краем уже купается в море. Пока я глазел на всю эту красоту, от которой уже начал отвыкать, солнце, облив напоследок небо и горы кровавым отсветом, зашло. Сразу после его захода наступила темнота – характерная черта близости юга. В большой и сырой комнате гостиницы маленький язычок пламени на железнодорожной свече, не разогнав тьмы, навёл только на грустные мысли.

Утром я явился для получения сведений о дальнейшей дороге к местному начальнику округа − пузатому полицейскому чину, в подчинении которого состояло всё, не исключая морских сообщений. Польщённый не принадлежащим ему чином «полковника», которым я его назвал, он был очень любезен и сообщил, что хотя автомобиля сегодня на Сочи и нет, но имеется пароход, на котором я могу ехать. Узнав, что я ещё не завтракал, он посоветовал мне закусить, а пока я буду есть, он «прикажет пароходу подождать». Несколько удивлённый такой широтой его власти, я после завтрака убедился, что послушный воле начальства пароход действительно меня ожидал безропотно.

Кроме целой кучи божьих старушек, ехавших на богомолье в Новый Афон, никаких других пассажиров на борту парохода не оказалось. До Сочи путь также ничего интересного собой не представлял, так как шёл вдоль берега, по которому тянулись невысокие лесные горы. В Сочи, красивом зелёном местечке, пароход простоял часа четыре, и публика сошла на берег поглазеть на новый черноморский курорт, в центре которого возвышалась многоэтажная и многобалконная гостиница «Ривьера», окружённая густой зеленью парка. Городок тонул в сплошных садах, которые незаметно переходили в горный лес. Не только порта, но даже простой пристани в Сочи не оказалось. Крепкий ветер поднял сильную волну, и для съезда на берег нужно было спускаться по трапу в прыгавшую на волнах и бьющуюся о борт парохода фелюгу. Было много шансов попасть с трапа не в лодку, а в воду, чем и не преминула воспользоваться одна из богомолок, выкупавшаяся в холодном море. Интересного весной в Сочи ничего не оказалось, город в марте пустовал, дачи стояли заколоченными, шашлычни и кофейни пустовали.

После Сочи горы к югу начали повышаться и у Адлера показались в небе первые снеговые вершины Кавказского хребта. Штатский господин, странный и нелепый в эти военные годы, облокотившись о поручни, вслух читал по путеводителю таксу сухумских извозчиков, его супруга громко восхищалась красотами природы и принимала стилизованные позы.

Проведя бессонную ночь в мрачной и узкой каюте, в которой беспрерывно слышался звук откуда-то лившейся воды, я ранним утром вышел на палубу и зажмурился от нестерпимого блеска моря, неба и солнца. Это был уже настоящий юг. Прозрачный воздух беспрепятственно позволял солнцу жечь наши отвыкшие за зиму от света лица, и надо отдать справедливость, солнце в этот день постаралось. Вечером из зеркала мне улыбнулась красная и воспалённая харя. Снежные вершины нестерпимым блеском резали глаза. В утренней дымке мимо нас проплыл Новый Афон, в который капитан решил не заходить, к ужасу и негодованию богомолок. Я с трудом узнавал знакомые места, монастырь казался издали совсем крошечным и почти сливался с окружавшим его зелёным фоном. Публика, не привыкшая к морским перспективам, не обратила никакого внимания на белую церковку вдали и спохватилась только тогда, когда показался сухумский маяк и капитан объявил, что мы подходим к Сухуму. Прозевавшие Афон богомолки теперь отводили душу, яростно крестясь на белый столб маяка, принимая его за церковную колокольню.