Записки о прошлом. 1893-1920

По приходе в Новороссийск добровольцев осиротевшая Трильби, переходя из рук в руки, попала, наконец, ко мне и я впоследствии взял её с собой в Геленджик, куда был переведён на службу. Приглядевшись поближе к бульдогу, я скоро убедился, что собака после пережитого была психически больна. Она не только панически боялась выстрелов, что было понятно после пережитой ею трагедии, но кроме этого совершенно не выносила темноты, среди которой ей, вероятно, мерещились призраки. Оставшись одна в тёмной комнате, она приходила в дикий ужас и начиняла выть самым ужасным образом. Это, несомненно, имело связь с убийством её прежних хозяев, но для меня было совершенно непонятно. Что видела во мраке двух жутких ночей бедная Трильби среди трупов, знала она одна…

Бедный пёс прожил у нас недолго. Боясь одиночества, она постоянно ходила за мной по пятам. Однажды, пробуя на пограничном посту новый пулемёт, я совершенно не обратил внимания на то, что из дому со мной пришла не выносившая выстрелов Трильби. При первой очереди из пулемёта она подпрыгнула, завизжала и в диком ужасе бросилась в лес. Назад она уже не вернулась, вероятно, бедную больную собаку порвал в горах какой-нибудь зверь или она сама в своём слепом беге сорвалась в пропасть.

После взятия Добровольческой армией Новороссийска командованием была назначена специальная следственная комиссия для расследования дела о потоплении в Новороссийском порту военных судов Черноморского флота. Комиссия работала несколько месяцев, но настоящих виновников этого тёмного дела так до конца и не выяснила; уж очень много вокруг этого было замешано разнообразных людей и интересов.

В общих же чертах дело сводилось к следующему. Когда в самом конце 1917 года Новороссийску стали угрожать немцы, пьяную и разнузданную матросню, владевшую в это время эскадрой, стали агитировать со всех сторон всевозможные тайные и явные агенты, большевистские, немецкие и английские. В результате этой агитации, после раздачи матросам каких-то тёмных денег и бесконечных митинговых ораний, моряки разделились на две части: одни стояли за то, чтобы отвести суда в Севастополь и не сдавать их немцам, другие за то, чтобы во избежание захвата врагами кораблей в Новороссийске затопить их собственными руками. Как водится на революционных митингах, обе стороны ни до чего не договорились, и каждая поступила по-своему. Часть флота ушла в Крым, а другая во главе с дредноутом «Свободная Россия» была взорвана и затоплена своими командами на внешнем рейде. До самых последних дней Добровольческой армии, т.е. до середины марта 1920 года, в Новороссийске со дна моря против Кабардинки торчали мачты погибших миноносцев и в воде были видны их трубы. От огромного дредноута не оставалось и этого, он был взорван на большой глубине против маяка Дооб.

До новороссийского периода Добровольческая армия в буквальном смысле была «бедным рыцарем», и материальная её часть была более чем не обеспечена. Что касалось вопроса фуража и людского довольствия, дело пока что улаживалось в этот период тем, что армия шла походом по Донской и Кубанской областям, в которых казачество, сытое и обеспеченное, будучи бесконечно благодарным добровольцам за избавление от большевиков, снабжало и питало армию бесплатно и очень охотно, категорически отказываясь брать за это плату. Для таких обширных и богатых областей содержать маленькую армию, представлявшую собой по численности едва бригаду мирного времени, и не представляло никаких трудностей.

Зато в отношении обмундирования нам приходилось туго. Одежда и обувь в походе буквально горели, а купить новые вещи было и негде и не на что; жалования мы тогда не получали вплоть до Новороссийска. Поэтому единственным источником приобретения боеприпасов и одежды для нас являлся противник, т.е. красногвардейские части, с которыми мы вели войну. После взятия Екатеринодара, а затем Новороссийска, красные стали для нас не только интендантами, но и своего рода кассой, из которой при известной удаче можно было заполучить очень хороший куш. Зажатая в это время между морем и горами, Таманская армия агонизировала, и в первую голову из неё, как всегда, стали спасаться еврейские комиссары с награбленными во время революции и гражданской войны богатствами. Те деньги, которые мы захватили в Новороссийске на пленных комиссарах, пришлись как нельзя более ко времени, так как к этому моменту многие мои однополчане успели до того обноситься, что напоминали собой форменных оборванцев.