Записки о прошлом. 1893-1920

Капельмейстер, замерший в нерешительности с палочкой в руках, как гусь, поворачивал голову то вправо, то влево, и наконец приняв решение, взмахнул рукой, оркестр послушно грянул первые такты «Марсельезы». Публика, в большинстве своём в музыке неискушенная, не обратила особого внимания на новый мотив и продолжала фланировать по дорожкам сада. Вероятно, всё бы этим и ограничилось, и революционные вкусы кубанского есаула остались бы без всяких последствий для окружающих, если бы в этот момент в воротах сада не показалась группа моих однополчан офицеров, среди которых находился юный корнет князь Долгорукий, самый молодой офицер в полку.

Услышав звуки «Марсельезы» и увидев в оркестре матросов, её исполнявших, князёк остановился совершенно ошеломлённый, но затем, придя в себя, бросился к сцене, требуя прекращения революционного гимна, да ещё иностранного. За шумом музыки его голос музыкантами услышан не был, что окончательно вывело нервного молодого человека из себя, и он, выхватив револьвер, стал палить из него в музыкантов. В дикой панике матросня побросала свои трубы и кинулась спасаться, попрыгав со сцены прямо в сад. Ничего не подозревавшая военная публика, гулявшая в стороне от сцены, услышав выстрелы, насторожилась, а затем, увидев бегущих моряков, решила, что происходит облава на всем ненавистных матросов, стала преследовать бегущих. Загремели выстрелы из винтовок и револьверов, и вдоль уже тёмных дорожек сада началась охота за матросами.

У рампы открытой сцены между тем происходила другая, не менее нелепая картина. Пьяный есаул, заказавший «Марсельезу» оркестру, лез с кулаками на Долгорукого, который, в свою очередь, лез на казака, размахивая наганом. С обеих сторон спорщиков уговаривали однополчане, хватая за локти и оттаскивая назад. Кучка военных вокруг спорщиков росла с каждой минутой, и скоро вокруг сцены зашумела и заволновалась целая толпа офицеров.

− Не желаю!.. Довольно царей... нам только Кубань освободить, а там мы вам... покажем!.. − орал есаул.

− А, сволочь... большевик, я тебе покажу «Марсельезу»... мать твою так и расстак!.. − неслось ему в ответ.

Вдруг дикий крик есаула покрыл все голоса, потеряв совсем голову, он кричал уже слова команды:

− Кубанцы!.. ко мне... в цепь!..

Многоголосый крик после этого сразу оборвался, и толпа, словно расколовшись на две части, отхлынула на две стороны. Защёлкали затворы винтовок, затрещали кусты, в которых бегом рассыпались и ложились в цепь казаки и офицеры. Ещё минута, и между сторонниками «Марсельезы» и поклонниками царского гимна завязался бы форменный бой, если бы я не вспомнил внезапно устава военного общежития, согласно которому старший в чине разрешает все возникшие в офицерской среде недоразумения.

Этим старшим, к ужасу своему и смущению, оказался мирно дремавший на скамеечке отставной интендантский генерал, которого мы бесцеремонно и вытащили из тёмного угла в самую середину разгорячённой и озлобленной толпы. Генерал-майор Мошков, с которым мы три года спустя встретились в английском кампе Египта и вспомнили этот эпизод, не имел в себе ровно ничего военного, кроме формы, всю жизнь занимался счётом солдатских сапог и подштанников, и потому оказался до того перепуганным перспективой стать арбитром в этот жуткий момент, что буквально онемел. Его дёргали во все стороны, требовали суда и справедливости, орали каждый своё, делая широкие жесты, отчего чуть живой от старости, щуплый генерал совсем оробел и только всхлипывал по-птичьи, беспомощно воздевая руки к небу.

Среди невероятного крика и гвалта он, совершенно растерявшись, только лепетал какие-то отдельные слова:

− Ради бога!.. Господа!.. Я ничего не знаю!.. Давно в отставке... пожалуйста, господа!.. отпустите меня, ради бога...

Однако «господа» вокруг настолько разъярились, что никто не хотел ничего слушать, а тем более отпускать генерала.

Традиции офицерской среды, хотя и пошатнувшиеся при революции, сидели ещё крепко в присутствовавших, и генерал, несмотря на весь комизм его фигуры, всё же разрядил атмосферу. Вмешались офицеры постарше, и шум постепенно стал стихать. Страсти, так неожиданно вспыхнувшие, поуспокоились, и кубанцам удалось увести из сада пьяного есаула, после чего публика стала расходиться.

На другой день в штабах двух полков произошли соответствующие объяснения, вмешалось высшее начальство, и виновники происшествия в городском саду понесли наказания. Официально дело это было ликвидировано. Однако оно послужило поводом к тому, что не я один задумался о дальнейшем, и в результате у нас в полку произошла на другой же день определённая политическая манифестация, во время которой офицерство дало понять начальству те политические идеалы, во имя которых мы вели свою борьбу с большевиками. Произошло это, как и полагается в военно-офицерской среде, вполне корректно и при подходящих обстоятельствах, но тем не менее эффект получился полный.