Записки о прошлом. 1893-1920

− Сюда, сюда, Нютечка, Жора!.. Маруся! Занимайте скорее места, чего вы рот разинули!

Жора и Муся послушно бросались «занимать места» кульками и пакетами. На всех более или менее пустых местах уже сидели плакавшие младенцы, лежали чемоданы без хозяев, сидели дрожащие взъерошенные собачонки…

Над трюмом стоял сплошной гул криков, плача, пререканий и ругани.

− К чёртовой матери собак! − кричал чей-то хриплый начальственный голос, − детей положить негде.

− Ступай сам к чёртовой матери! − быстро отозвался бойкий голос владелицы собачонки. − Хулиган… большевик!

− Мадам… думайте, что говорите, я не большевик, а корпусной командир…

− Я сама полковница!..

− Барыня!.. барыня! − надрываясь, орала в углу чья-то нянька. − Смотрите, что делает… родимые, Неличку за ногу ухватил… ах ты, каторжник!

К вечеру погрузка закончилась, и трюм начал принимать понемногу домашний уют. Появились гамаки и ковры, заколыхались простыни и ситцевые занавески. Дамы достали кокетливые чепчики, капоты и пеньюары. По всем направлениям лежали и сидели затихшие, успокоившиеся люди. В полумраке трюма вспыхивали десятки папирос. Матери и няньки забегали с горшочками вниз и вверх по лестнице, выплескивая их содержимое прямо за борт.

Обессиленная погрузкой Женя лежала, закрывшись с головой, у неё начался сильный жар, который счастливо для нас просмотрел карантинный надзор, рядом с ней спала, разметавшись, дочурка; вещи в беспорядке стояли вокруг.

В висках стучало, томительное чувство неуверенности, что нам почему-либо уехать не удастся, не покидало меня весь день. Не в силах заглушить неясную тревогу, я поднялся на палубу.

Был серый и ветреный вечер. По небу неслись разорванные ветром клочья серых туч, голубой луч прожектора то ложился по морю, то скользил по горам. Со стороны Тоннельной тяжко бухали орудия. Свирепевший с каждой минутой ветер свистел в снастях. За молом длинным рядом огней светился дредноут. Порт был полон белых электрических огней на военных судах. Бок о бок с «Саратовом» глубоко внизу стоял английский миноносец, палуба которого была видна до мельчайших деталей.

Впереди предстояла полная неизвестность… Никто на пароходе, не исключая капитана, не знал, куда идёт и куда везёт свой живой груз «Саратов»; о порте назначения должны были узнать от британских военных властей в Стамбуле. Но что бы ни случилось, хуже того, что было пережито и что ожидало Новороссийск в ближайшем будущем, быть не могло…

Последний год, проведённый день и ночь в постоянной тревоге, с оружием в руках, в ежеминутной готовности защищать близких и себя от грозивших со всех сторон опасностей, совершенно истрепали нервы, и теперь мучительно хотелось одного покоя и отдыха. Тиф и «зелёные» нас доконали окончательно, и я чувствовал, что больше уже ни на что не годен. Печальные мысли эти были прерваны раскатистым выстрелом на берегу, вслед за которым заработал где-то пулемёт и затрещала оживлённая перестрелка. В глубине тёмного моря вспыхнула яркая молния, и потрясая окрестности, загрохотал орудийный выстрел с военного корабля, за ним другой, третий… Из мрака ночи высоко над морем загорелся и взлетел зелёный огонь, за ним такой же красный…

Миноносец рядом, теперь не видимый во мраке, словно ожил. Затрещали сигнальные звонки, загорелись огни, забегали фигуры матросов. Несколько отрывистых команд, и дула длинных пушек повернулись к городу. Высоко на мачтах вспыхнули белые искры радиопередачи. Внизу на моле, где у трапа одиноко гулял часовой, вразброд застучали тяжёлые сапоги, закачалась лестница, и на борт один за другим поднялось несколько человек английских солдат с короткими винтовками в руках. Быстро и без суеты они заняли все выходы и трапы.

Стрельба между тем понемногу стала затихать и прекратилась, замирая далеко в горах. Ночь кончалась, когда я стал спускаться в душный спящий трюм. Кругом всё больше серело, над горами показалась розовая полоска зари. Из мрака ночи постепенно стал выступать невидимый раньше миноносец; всё на нём матово блестело от росы. У орудий застыли в пушистых бушлатах неподвижные фигуры вахтенных с серыми усталыми лицами. На рубке мягко вспыхивала трубка офицера…

Через час, ещё в предрассветной мгле, «Саратов» отдал концы и тронулся вдоль пристани. Город, едва видимый в тумане утра, спал, и только кое-где в нём горели огни. Внизу глухо постукивала машина, рядом со мной в группе серых неразличимых фигур кто-то всхлипнул. Один за другим плыли мимо борта военные и товарные корабли с желтевшими при утреннем свете огнями.

Последним приветом России промелькнул часовой в мокрой лохматой папахе на конце мола. Рядом кто-то плакал навзрыд. С востока навстречу «Саратову» надвигалась серая мгла тумана и… неизвестности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ