Записки об Анне Ахматовой. 1952-1962

161 И. Бабель был реабилитирован посмертно. В 1957 г. под редакцией Г. Мунблита и с предисловием И. Эренбурга вышел сборник И. Бабеля «Избранное»: рассказы, пьесы, Конармия (М.: Гослитиздат).

162 Всего статей Софронова – «Во сне и наяву» – было три: см. ЛГ, 7-е, 10-е и 14-е декабря 1957 г.

163 Начала Алигер вовсе не с покаяния, а с попытки защитить альманах. В марте 57 года на пленуме московского отделения Союза Писателей она объясняла, что критика демагогична, недобросовестна, что альманах направлен вовсе не против советского строя, как утверждает критика, а лишь против лакировки действительности, осужденной XX съездом КПСС (см. «Московский литератор», 15 марта 1957 г.). Оборонялся поначалу и главный редактор «Литературной Москвы» Э. Казакевич, оборонялись и другие члены редколлегии. Однако нападки росли, и члены редколлегии вынуждены были умолкнуть. Ни оборона, ни молчание не были им прощены: секретарь парторганизации Союза Писателей В. Сытин назвал их позицию «ложной стойкостью». 19 мая 57 г., на встрече с интеллигенцией, за разоблачение альманаха взялся сам Никита Сергеевич Хрущев. Он заявил, что в «Литературной Москве» «протаскиваются чуждые нам идеи» и что члены редколлегии проявляют неуважение к товарищеской критике. При этом он грубо накричал на Маргариту Иосифовну Алигер. В ответ она пыталась что-то объяснить – Хрущев заорал пуще. После встречи Хрущева с интеллигенцией М. Алигер, Э. Казакевич и другие члены партии поняли, что никакого выхода, кроме «покаяния», у них нет. Они покаялись (насколько мне известно, устояли лишь двое: В. А. Рудный и В. Ф. Тендряков), но несмотря на все покаяния Сытин был ненасытен: парторганизация признала покаяние редакторов «неполным, непрямым, нечестным». Тогда-то М. Алигер и принялась каяться «прямо и честно». В начале октября 1957 года на одном из писательских собраний она заявила:

«Мне пришлось пережить несколько месяцев горьких раздумий, глубоких размышлений, прямых и беспощадных споров с самой собой. Мне уже давно стало ясно, что я допустила в своей общественной работе ряд прямых ошибок и, признав это в полной мере, я находилась долгое время в состоянии душевной подавленности и пассивности. И в этом смысле очень недовольна собой.

Я, как коммунист, принимающий каждый партийный документ как нечто целиком и беспредельно мое личное и непреложное, могу сейчас без всяких обиняков и оговорок, без всякой ложной боязни уронить чувство собственного достоинства, прямо и твердо сказать товарищам, что все правильно, я действительно совершила те ошибки, о которых говорит тов. Хрущев. Я их совершила, я в них упорствовала, но я их поняла и признала продуманно и сознательно, и вы об этом знаете. Я сказала об этом на таком же собрании более трех месяцев назад. Однако за это время я не переставала находиться в кругу тех же размышлений, и, кажется, мне удалось глубже понять причины происхождения этих ошибок и даже то, что часть этих причин заложена просто в моем человеческом характере, который, может быть, мне чем-то и мешает в общественной работе.

Мне подчас свойственна подмена политических категорий категориями морально-этическими. Мне не хватало разностороннего политического чутья, умения охватить широкий круг явлений, имеющих непосредственное и прямое отношение к нашей работе.

Очевидно, мне следует быть сейчас гораздо требовательнее к себе, освободиться от некоторой умозрительности, строже проверять свои взгляды на явления жизни самой жизнью, прямо и непосредственно соприкасаясь с ней, ближе, чем мне это удавалось в последние два-три года, увидеть воочию те огромные перемены, которые совершились в жизни народа, особенно после XX съезда партии, короче говоря, следовать тому, чему учат, к чему призывают выступления тов. Хрущева. Думаю, что о тех глубоких выводах, которые я сделала для своей дальнейшей жизни, я в полной мере смогу рассказать, только полноценно работая, помня всегда, что любая работа советского писателя – это политическая работа, и выполнять ее с честью можно только незыблемо следуя партийной линии и партийной дисциплине». (См: АГ, 8 октября 1957 г.)

Третий том «Литературной Москвы», подготовленный к печати, был остановлен, а главный редактор альманаха Э. Казакевич вскоре после разгрома заболел раком и в 1962 г. скончался.

О возникновении альманаха и перипетиях его судьбы см. в кн.: Э. Казакевич. Слушая время. Дневники. Записные книжки. Письма. М., 1990.

164 Обороняя от нападок «Литературную Москву», я, в частности, сказала и несколько слов в защиту стихотворения Я. Акима «Галич» (сб. второй, с. 523). Привожу его целиком, восстанавливая искаженную цензурой одну строчку:

ГАЛИЧ