Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966

Я, наконец, встала. Анна Андреевна проводила меня до дверей. У самой двери:

– Я из Франции получила приглашение. Вот уж непонятно, зачем могла я понадобиться французам.

13 марта 65 Днем я позвонила к ней – она у Любови Давыдовны – спросить, нельзя ли придти вечером? Анна Андреевна заговорила весело и возбужденно:

– Я сама к вам приду. Ниночку перевезли из больницы домой, я поеду на Ордынку ее навещать, а оттуда к вам. У меня к вам туча дел: хочу представить пред ваши ясные очи египтян и посоветоваться о Наровчатове. Как быть? Он звонит каждые шесть часов и просит у меня строчек четыреста для газеты…

Я ждала. Но когда вечером привез ее ко мне Боренька Ардов, она была уже усталая, бледная, не поминала о египтянах. Дышала трудно. Я предложила валидол, чашку чая, и прилечь. Нет. Сидит, хмурится, молчит. Я начала расспрашивать ее о Съезде и об Италии.

Тут, с перерывами, были произнесены монологи на разные темы.

– Ушла я со съезда вся зацелованная. На меня кидались толпы девиц и дам с поцелуями и криками: «вы спасли мне жизнь!» Не понимаю, что случилось. Я и раньше ведь бывала на съездах. Но в те годы, наверное, они еще боялись: думали, за это на них сразу наденут кандалы.

– В Италии? В Италии совсем нет женщин. Не знаю, куда они их всех дели. Может быть, это потому так на наш взгляд кажется, что у нас женщин слишком много, они всюду.

Потом мельком спросила о Наровчатове: «Говорят, он сблизился с бандой. Правда это?»¹⁹⁵

Сказала, что завидует испанцу в № 12 «Иностранной литературы»: «Перевод Гелескула невероятный, восхитительный»¹⁹⁶. Потом, что потеряла для себя Хемингуэя с тех пор, как прочла воспоминания о Париже¹⁹⁷.

Потом:

– Мне позвонил Сурков. Говорит: «Ваши стихи, дорогая Анна Андреевна, ходят по рукам и попадают, куда не след: в полицейские застенки ФРГ». Не знаю, что он имел в виду: Мюнхенское издание «Реквиема», что ли?.. Я у него спросила: можно ли будет мне из Англии съездить в Париж? «Да, – ответил он, – я видел ваше имя в списке, составленном Триоле». Ему я ничего не ответила, но вы, конечно, понимаете, что мне невместно ехать куда бы то ни было по приглашению Триоле. При свидании я ему объясню: я могу быть гостьей Франции, но не Триолешки.

Помолчала немного, отдыхая от собственных слов.

– Юля привела ко мне одного поляка, который изучает акмеизм. Образованный, тонкий, умный, все понимает¹⁹⁸. Он мне сказал: «Замечательные поэты, Пастернак, Мандельштам, Цветаева создали свой язык,

каждый свой, и на нем писали. А вы своего языка не создали, ваши стихи написаны просто на русском». Как вы думаете, Лидия Корнеевна, это правда?

– Пожалуй, – сказала я. – Да. Это правда.

– Я тоже так думаю, – ответила Анна Андреевна.

Она еще раз отказалась принять валидол и прилечь.

Я вызвала такси и отвезла ее домой, то есть к Любови Давыдовне, в Сокольники.

Она создала свою единственную, неповторимую, единственную в мире «новую гармонию» и внесла ее в мир. Чем новее эта ее гармония, тем менее она с первого взгляда претендует на новизну. Новизна! Новизна ахматовской новой, воистину новой гармонии ошеломляет тем, что читателю кажется: эти звуки были всегда. Слова были всегда. «Само собою разумеется – так. А как же иначе? Иначе и не скажешь»[174].

А что, если разгадка тайны: Ахматова – Пушкин тут и кроется? То есть где-то неподалеку, возле.

15 марта 65 Только что ушли от меня Анна Андреевна, Копелев, Орлова, Петровых. Мы «при исполнении обязанностей»: надобно решить следующий шаг.

Прокуратура СССР дело Иосифа переслала, как и было обещано, в Верховный Суд РСФСР, то есть ко Льву Николаевичу Смирнову.

А он – взял да и уехал на десять дней в Африку!

В тот день, когда он вернется, ему будет вручено письмо Корнея Ивановича. Но этого, конечно, мало.

По Фридиному совету Алёна, то бишь Ольга Георгиевна Чайковская, побывала на приеме у Шубина, заместителя Льва Николаевича. Надо использовать оставшееся до решающей минуты время, чтобы вооружить суд. Доклад Алёны невесел, ее рассказ о встрече с Шубиным совсем выбил Анну Андреевну из колеи. (Раздраженная, слабая.) Алёна советует Анне Андреевне срочно обратиться с письмом к Анастасу Ивановичу Микояну, чтобы в руках у него оказался высокий отзыв Ахматовой о поэте Иосифе Бродском. Он, со своей стороны, может повлиять на Смирнова. Ильичёв и Толстиков распоряжаются Верховным Судом по своему усмотрению – надо создать противовес. (Нравится мне этот независимый Суд!) Анна Андреевна предложила нам такой план: она письмо Микояну напишет, но пусть присоединят свои подписи еще два поэта: Сурков и Твардовский. (С Александром Трифоновичем она подружилась в Италии и теперь надеется на него. Алексей же Александрович предан ей издавна, да и сам, думаю, уже заинтересован в освобождении Бродского, потому что в качестве главы Иностранной Комиссии часто ездит на Запад, а там отбою нет от расспросов, возмущений и настояний.)

Одним словом, правду-матку режь, а тактику и стратегию блюди.