Записки одессита. Оккупация и после…

В левой части двора возле большого подвала поставили огромный ящик, в который стали сносить обрезки материи, остатки ваты, катушки от ниток — для утилизации. Овчарка Альма с щенятами облюбовала это место. Мы с Ленькой пробовали играть с ними, но трогать своих детей сначала собака не разрешала. Возможно, до того ее лишали потомства в связи с нехваткой продовольствия.

Потом овчарка поняла, что мы ей не враги, и стала нас встречать веселым повизгиванием. Она знала время, когда в цехах начинается обеденный перерыв, и смело оставляла на нашу опеку свих щенков, уходя выпрашивать у полуголодных женщин, кто что даст.

Вечером приезжал с Привоза на своей подводе биндюжник Ютка, который часто выпрашивал у торговцев овощами какие-то отходы для собаки. Он привозил продукты для столовой почти каждый день и иногда брал нас с Ленькой с собой. Мы могли заработать на погрузочных работах немного капусты или несколько морковок.

Однажды я принес домой связанные шпагатом крупные обрезки сукна и разноцветного ситца. Мама меня похвалила и сказала, чтобы я такое добро приносил еще. Доставать из ящика обрезки материи, нитки и вату было несложно. Мама стала шить валенки и разноцветные ситцевые пододеяльники. Пригодных, то есть достаточно крупных лоскутов было немного, и я старался, как никогда, выискивать их. От меня зависело наше выживание.

Швейная машинка «Зингер» с ножным приводом, простоявшая много лет за шкафом, очень пригодилась. Без этой кормилицы мы вряд ли пережили бы голодовку 1947 года. Мама раскладывала на столе темные шерстяные лоскуты, сшивала их, потом прострачивала. Сделала выкройки из бумаги, по ним сшивала валенки. Вату и киперную ленту мама подкупала на Староконном базаре.

Осенью на Толчке и Привозе крестьяне такую продукцию покупали. Так у нас появилась в доме еда и мама могла приобрести нам даже какие-то носильные вещи. Производство не было быстрым, но других доходов в нашей семье не предвиделось. За время оккупации одежды у нас не осталось почти никакой. Валенки прострачивались с ватой и были очень теплыми. Мама пошила такие же и нам с сестрой, купила для них калоши, и мы были по тем временам шикарно обуты.

Пенсию на погибшего отца мы стали получать только в 1945 году и составляла она эквивалент менее чем трех буханок черного хлеба в месяц на меня и сестру. Устроиться на работу маме не светило…

В семилетнем возрасте я научился промывать керосином механизм «Зингера» и смазывать его машинным маслом, которое находил среди трофейного имущества во дворе фабрики «Молодая гвардия».

Постепенно я и сам научился шить — из лоскутов ситца сострочил себе плавки, в которых было не стыдно показать свои кости на Ланжероне. Таких скелетов, как я, было немало, но все они носили плавки однотонные, мои же выгодно отличались яркостью. Позже, при помощи этой машинки я вставлял клинья в морские брюки, делал «брюки-клеш», а еще позже сужал нормальные штаны до «дудочек» и был похож на «стилягу», но очень бедного. А чтобы казаться еще более «стильным», не стригся, отращивая огромный «кок». Как говорил нам учитель арифметики во времена, когда «стиляг» еще не было и в помине:

— На голове — во! (показывал большой палец).

— А в голове — во! (сворачивал кукиш).

Наши заработки

Однажды я игрался с большим шариком от какого-то подшипника возле парадного входа нашего двора. Шарик укатился и упал в подвальное помещение со стороны улицы. Было воскресенье, а достать его мне очень хотелось. Пошел я со стороны двора в подвал, где находилась тогда рабочая столовая. Двери оказались закрытыми, но в верхней форточке отсутствовало стекло. Пролезть внутрь для меня проблемы не составляло.

Залез, прошел к проему, где лежал шарик, взял его, и стал осматривать поварскую утварь. В котлах и кастрюлях не было ничего. Вышел из кухни в столовую, а там — целое богатство: стоят стопкой несколько ящиков сладкой газированной воды. Я быстро побежал на четвертый этаж за другом Ленькой. Вдвоем мы оказались в столовой очень быстро. Уселись возле буфета, и пили воду, сколько смогли.

Потом стали рассматривать дверцу буфета с небольшим замочком. Нашли какую-то железяку и открыли ее. Внутри оказалась торбочка с печеньем, немного леденцов и несколько кусочков нарезанного хлеба. Сначала мы вынесли по две бутылки лимонада и съели хлеб, затем вернулись, забрали печенье и конфеты.

Когда все оказалось возле дверей черного хода нашей квартиры, уселись и разделили награбленное добро пополам. Принесли все по своим домам, но вместо благодарности получили по задницам. Относить назад не рискнули — могли поймать охранники фабрики. Так мы с Ленькой стали «кормильцами».

На следующий день весь дом знал о крупном ограблении буфета столовой, но милицию не вызывали. Нас никто не заподозрил.

Прошел месяц, мы с Ленькой решили пойти в буфет, взять по несколько пустых бутылок, чтобы сдать их по пять рублей, а что делать с деньгами — потом решим. В воскресенье спустились вниз, но стекло в форточку уже вставили.