Записки офисной крысы

Как яхтсмен, стремящийся овладеть парусом в ветреную погоду, она перехватывает поводок, подбираясь все ближе и ближе к Данькиному загривку. Наконец ей удается дотянуться до ошейника и отстегнуть карабин. Почувствовав свободу, Данька резко теряет интерес к бешеной гонке и начинает исследовать в подробностях, кто и когда справлял нужду в близлежащих кустах, с видом уролога анализируя последствия. Мимо проходит какой-то субъект. Он пристально вглядывается в Даньку, как будто силясь узнать в нем свою покойную тещу, умершую два года назад под Тамбовом от разрыва аорты.

– А чем вы кормите вашу собачку? – не выдерживает он, обращаясь почему-то к Даньке.

– Мясом, рыбой, творогом, – огрызается Владка.

Субъект обиженно поджимает губы, как будто в ее ответе заключено глубоко личное для него оскорбление.

– Да я сам мяса не ем, – укоряет он ее.

– Извините, – Владка тут же входит во вкус. – Но вас я взять не могу: двоих мне не прокормить. Понимаете, я ничего лично против вас не имею. Но моя зарплата просто не позволяет мне завести второго любимца. Согласитесь, не могу же я пойти к своему начальнику с просьбой о прибавке к жалованью только на том основании, что взяла вас на содержание? Нет, пойти и попросить я, конечно, могу. Но нам ведь важен в данном случае не сам факт моего обращения с запросом, а конечный результат этого самого запроса. Так ведь? А в нем-то я и сомневаюсь. Боюсь, что после подобной просьбы меня выгонят с работы. И что мы тогда будем иметь? Не только вы так и не получите свой кусок мяса и рыбу с творогом, но и я с моей, как вы изволили выразиться, собачкой останемся без средств к существованию…

Ошарашенный субъект отворачивается и, бормоча что-то себе под нос, идет прочь.

– Улучшит ли это экономическую ситуацию в стране? – кричит Владка ему вслед. – Очень, очень сомневаюсь. Скорее даже наоборот: эта ситуация хоть и не существенно, но все-таки ухудшится. Может ли страна сейчас это себе позволить? Нет. И еще раз нет.

Она не любит, когда начинают придираться к собаке.

– Данька, домой! – кричит она и направляется к подъезду.

6

Она заталкивает собаку в квартиру, хватает сумку и намеревается бежать.

– Влада, ты уходишь? – высовывается из кухни мама.

– Да, мамочка. Пора бежать. Мне надо заскочить к Таньке. И еще в тысячу мест. Боже, как все это хлопотно, но необходимо. Куда ж деваться? Хочется тебе или нет. Как бы я желала быть борцом за независимость. И чтобы меня поймали и посадили под домашний арест. Представляешь, какое это классное наказание: сидеть дома с гордым независимым видом, никуда не выходить и, главное, ничего не делать? Я так давно об этом мечтаю, но никак не могу осуществить…

– Ты об этом мечтаешь? – изумляется мама. – Да на тебе все время как будто штанишки с пропеллером. Где ж тебе усидеть под домашним арестом?

– К тому же ты не борец за независимость, – ехидно добавляет из комнаты папа.

– Это еще как сказать, – охотно огрызается дочь. – Независимость – штука тонкая, не каждому, знаешь ли, заметная. И не можешь ли ты предположить, отец, что я – тайный борец за независимость? Следи за газетами. Вдруг когда-нибудь где-то грянет независимость – хотя бы даже и в нашем доме, – и окажется, что именно я была ее тайным организатором и духовным отцом. Вообще-то, конечно, я должна стать духовной матерью…

– Ты бы лучше обычной матерью стала, – проговаривается мама о своем тайном желании.

– Но бывают ли вообще духовные матери? Не уверена, очень не уверена. Духовными обычно бывают отцы. Они испаряются, как утренняя роса. И лишь духовно общаются с детьми посредством алиментов. Но может ли быть духовной мать? Я никогда не задумывалась над этим. А это, знаете ли, проблема, я бы даже сказала – проблемища, которую надо поднимать. Архиважная проблема. И архисложная…

– Ну, хочешь, отец посадит тебя под домашний арест? – неуверенно предлагает мама.

– Нет! – строго отвечает дочь. – Нет, такую жертву я принять не могу! Да и с кем же тогда будет работать наш Генерид? Кого он будет посылать на самые трудные участки журналистского фронта? Из кого будет лепить хорошего журналиста? Он работает надо мной, как Пигмалион, уже девять лет. Еще лет двадцать, и я стану писать так же скверно, как он сам. А что может быть сокровеннее для творца, что может служить ему большей наградой, чем увидеть свое отражение, как в зеркале, в лице своего ученика? Он – мой духовный отец. И фразой: «Вчера состоялось очередное заседание областной думы» – я обязана именно ему.

– Иди, иди, доченька, не трещи, – устало машет руками мама. – Дай отдохнуть в тишине.

7

Как черт из табакерки, Владка выскакивает из подъезда и несется через двор в сторону цивилизации. Если из ее двора идти все время в южном направлении, то сначала будет Турция, потом Сирия, а потом Саудовская Аравия. Но Владкины планы, конечно, не столь грандиозны. Чуть не доходя Турции – так уж спланировали их двор – находится остановка троллейбуса. К ней-то она и направляется.

На улице так скользко, что все вокруг ходят с видом людей, только что потерявших какую-то мелкую, но очень дорогую для них вещь.