Записки орангутолога

Май — не самое многолюдное время в Кунсткамере, так как сотрудники уже начинали разбредаться по экспедициям. Поэтому мне с трудом удалось разыскать пятерых человек и уговорить их с противогазами съездить в заветный скверик. При этом я лицемерно заверил народ, что ничего страшного с ними не случится. Но в отряде должно было быть шесть бойцов, и я с ног сбился, бегая по музею в поисках последнего кандидата (сам я, согласно плану все тех же полковников, должен был неотлучно дежурить в ожидании указаний у телефона в канцелярии Кунсткамеры).

Тут-то в Кунсткамере и появился Теплов. Вечером он собирался в свой любимый театр, который специализировался на постановке пьес о сексуальных меньшинствах. Юре казалось, что именно этим должен интересоваться настоящий эстет. Ради театра он принарядился. Теплов был в белых брюках, белых ботинках, белой рубашке с запонками в виде маленьких крабиков и нежно-голубом пуловере. В руках он держал букет редчайших гвоздик с лепестками зеленого цвета. Эстетствующий под Оскара Уайльда Юра, вероятно хотел преподнести эти цветы Курмангалиеву или, на худой конец, Виктюку. Следует упомянуть, что Юра был обильно сдобрен духами, и в ожидании момента приобщения к высокому искусству сладострастно мурлыкал очередную испорченную им туристическую песенку «На болоте, на снегу я могу, могу, могу».

Увидев такого Юру, я упал к нему в ноги с криком: «Родимец, не откажи!».

Юра обычно не выдерживает, когда мужчина становится перед ним на колени. И на этот раз он согласился.

Я договорился с деканом расположенного по соседству факультета журналистики, который отправлял свое отделение на институтском автобусе, чтобы шофер довез до места экзамена и сотрудников Кунсткамеры, и повел своих орлов к машине. В это время из дверей факультета журналистики строем вышли тамошние гражданские оборонцы: все в одинаковой, хорошо подогнанной черной форме, красных беретах, в начищенных кирзовых сапогах, с однообразно висящими на правом боку противогазами и даже нашитыми эмблемами факультета на левых рукавах отглаженных курток.

Мои скауты были одеты как бомжи — то есть в то, в чем я их взял с рабочего места, а свои противогазы они несли в авоськах и полиэтиленовых пакетах.

Последним в автобус залез Юра в голубом пуловере и зелеными гвоздиками, так как после гражданской обороны он все-таки рассчитывал попасть в театр — прямо в уборную Курмангалиева.

Дверь за Юрой закрылась, автобус тронулся. Я перекрестил удаляющуюся машину и пошел в Кунсткамеру — дежурить у телефона. На душе было так скверно, будто я послал взвод необстрелянных новобранцев проводить разведку боем.

Я просидел допоздна, никаких звонков из штаба не дождался и уехал домой. А тем временем у Главного здания Института разыгрывались драматические события, о чем мне и рассказали таксидермисты.

Оказывается, неожиданно даже для подвальных полковников инспектировать учения прибыл весь городской генералитет гражданской обороны.

Но институтским воякам было чем гордиться. К скверику, где устраивались полевые сборы, подходили ровные пешие колонны или подъезжали автобусы, из которых появлялись бравые дружины. Приехал и автобус факультета журналистики. Сначала из него взводом морской пехоты высыпали одетые в черное журналисты, а затем выползли мои орлы, прижимая под мышками авоськи с противогазами и на ходу закуривая. Последим появился Юра в голубом пуловере, запонках-крабиках и с зелеными гвоздиками.

Увидев такое, институтские полковники рысью бросились к моим питомцам и стали, покрикивая, оттеснять их за соседний куст — с глаз долой от большого начальства. Недисциплинированный народ из Кунсткамеры вяло огрызался, а Юра отмахивался букетом цветов. Именно он и привлек внимание инспектирующего генерала, который лично подошел к бригаде из Кунсткамеры, построил всех в шеренгу (она получилась очень корявой), достал секундомер, включил его и гаркнул: «Газы!»

После этого генерал, свирепея, наблюдал как сотрудники Кунсткамеры не торопясь тушат сигареты, со вздохами достают из авосек противогазы и с явным отвращением, неумело пытаются натянуть резину на свои головы. А Юра вообще отошел в сторону, положил на газон драгоценные зеленые гвоздики, предназначенные для театральных встреч, и только после этого брезгливо морщась стал влезать в свой противогаз.

Потом генерал пытался выяснить у моих гвардейцев что-то про нормы радиации и про устройство дозиметров и услышал такое, что в сердцах сплюнул и дал увести себя к образцовому звену с факультета журналистики.

А над моими подопечными стали злорадно глумиться подвальные полковники, принуждая их десятки раз надевать средства предохранения. А бедного Юру вообще положили на газон и заставили изображать из себя беспомощного раненого, а всем остальным было велено спасать его. И все поочередно, цепляясь за Юрину бороду, неумело натягивали резиновую маску с хоботом на его физиономию.