Записки орангутолога

Роль чайки (имеется в виду птица) в этом балете была поистине трагической. Грубый Треплев в финале своего танца бросал застреленную им чайку к ногам Нины Заречной. Потом она бережно поднимала птицу и исполняла свою партию. За два года таких плясок единственное чучело чайки настолько истрепалось от ежедневных ударов об пол, что однажды во время лирического танца героини у птицы оторвалось крыло и зрители решили, что Нина такая же садистка, как и Треплев. Чайку постоянно штопали, бросали не на пол, а на специальный незаметный для зрителей матрасик, но, несмотря на эти ухищрения, чучело стремительно ветшало.

Его попытались заменить поролоновой копией, но режиссер копию отверг — уж больно она походила на большую белую мочалку. Именно в это время Теплов, к счастью, сменил свою ориентацию и пришел на их спектакль.

Специалист по моллюскам, познакомился сначала с хореографом, а потом и с длинноногой Заречной. Теплов обещал помочь и договорился с препаратором, чтобы тот, когда представится случай, сделал для «Чайки» чайку.

Случай представился. Олег из отдела орнитологии прошлым летом добыл в Арктике огромную морскую чайку-бургомистра по размерам раз в пять больше той птицы, которую в свое время, по версии Антона Павловича в средней полосе России метким, профессионально-орнитологическим выстрелом из ружья свалил Треплев.

Юра выцыганил соленую шкуру бургомистра у Олега и самолично передал ее Корнету. Препаратор сделал из шкуры бургомистра для балетной труппы вполне пристойное чучело. Вот за ним-то сегодня вместе с примой и пришел Теплов.

— Здравствуй, Юра — сказал Корнет, плотоядно разглядывая прячущуюся за Тепловской спиной балерину. Прима, зажав рукой свой нос, с опаской рассматривала распластанную на полу моржиху и окровавленные руки препаратора.

— За чайкой пришел? Сейчас достану, — с этими словами Корнет повернулся на 180 градусов и шаркая кирзовыми сапогами и вытирая руки грязнейшим полотенцем, побрел к шкафу.

Балерина после его разворота, обнаружив, что фартук прикрывает голого таксидермиста, как Геллу из романа Булгакова «Мастер и Маргарита» только спереди, сразу же забыла про запах и застыла с неприлично открытым ртом.

— Ничего страшного, — негромко сказал Теплов наклонившись к остолбеневшей девушке. — У каждой профессии своя одежда, так сказать, униформа. У вас — это пачки и пуанты, а у этого..., ну, в общем, ничего страшного. Тем более, что он сейчас повернется.

Корнет действительно повернулся и подал Юре белоснежную, но огромную как гусь чайку.

— Нате, пляшите с нею, — сказал Корнет балерине. Потом, уловив ее взгляд на своем фартуке, спохватился, ударил ладонями себя по чреслам, пытаясь таким образом обнаружить брюки (при этом раздался звук, как от хорошей пощечины), и, ничуть не смущаясь, произнес:

— Извиняйте, жарко у нас здесь, особенно, когда работа такая, — и он кивнул на моржиху. — В таких условиях — это самая лучшая одежда. — И он кокетливо поправил бретельку фартука на своем плече. — Хотите по отделу проведу? На экскурсию. Здесь у нас очень много занятных вещей. Вон — змея, — Корнет толкнул подвешенную корягу и полоз, лениво приподняв голову, зашипел, а балерина взвизгнула. — Вон — крысы, — и он показал на стоящую в углу биогруппу. — Хотите одну подарю? — Балерина замотала головой. — Или наши тараканы. Во!

В это время, как на заказ, из-под шкафа, не торопясь, вышел огромный таракан. Потом в недрах подвалах прогремел очередной ружейный залп, а из комнаты, где тренировались каратисты, истошно заорал Паша.

Балерина, торопливо схватив чайку, ринулась к выходу.

— Дайте телефончик! — прокричал Корнет вслед приме. — Или лучше вечером приходите! У меня еще одна птичка есть!

Следом за девушкой, мурлыча себе под нос слова известной бардовской песни «Не гляди на зад, не гляди», пошел и Теплов. Причем мне, например, было непонятно, кого он имел в виду на сей раз — уже приму или еще Корнета.

Я вспомнил, что где-то в Кунсткамере ожидают наточенный нож, чтобы резать общественную колбасу, и отправился в обратный путь — относить инструмент.

В трехмерном лабиринте Кунсткамеры праздника пока не чувствовалось. По крайней мере, в отделе энтомологии вовсю кипела работа. Неугомонный отец Федор разбирал огромную старинную фарфоровую раковину умывальника. Вокруг лежали молотки, разводные ключи и прочие сантехнические орудия.

Я вспомнил, как он собирал стол в отделе герпетологии и попытался проскользнуть мимо. Но энтомолог заметил меня и попросил подсобить.

Мы вдвоем еле сняли с постамента раковину и поставили ее на пол. После этого отец Федор ринулся к открывшемуся зеву чугунной трубы и стал быстро, но осторожно вычерпывать оттуда мутную жижу и сливать ее в большую банку.